Рос он по-прежнему медленно, но за прошедшие годы успел вытянуться, хотя юношеская худоба все еще сохранилась. В последний раз ему крепко попало шваброй, когда он взгромоздился на мамину кровать, и она сломалась. Взрослый махайрод, он, знаете ли, не пушинка. А перед этим Оля оттрепала его за уши, когда ему чем-то не понравился ее Павлик, и он помочился в его башмаки. Представляете, сколько помещает в себе зверь, способный ударом лапы свалить корову?

И это создание приняло наказание безропотно. Вообще-то входить в дом Цуцику позволялось до сих пор, несмотря на то что он иногда что-то ронял и ломал. Просто непрочные вещи вышли из обихода, а остались только крепкие. И с Павликом Цуцик подружился, потому что когда после забоя скотины тот разделывал тушу, то все полагающиеся на долю саблезуба кусочки делал нужного размера и клал точно на язык, просовывая руку между огромными клыками.

Деток своих Оля и Паша даже отпускали с Цуциком в лес. Он их там никогда не бросал одних и обязательно приводил домой. Иногда казалось, что зверь и речь человеческую понимает, только ответить не может. Соседи, особенно ребятишки, с Цуциком знались. Случалось, он у них даже что-то выпрашивал. Или получал метлой, если проявлял излишнюю настойчивость. Но приходил и уходил, подчиняясь одному ему известным причинам, и никому никогда не мешал. Пару раз фельдшерица зашивала ему рваные раны, отчего при ее приближении он всегда убегал. Вот, пожалуй, и все, что можно поведать о Цуцике.

Здесь, в пойме Эолки, всегда богатые травы – райское место для молочных ферм. Хозяйства невелики и расположены часто – через три-четыре километра друг от друга. Густые леса, разделяющие обильные луга, дали людям надежное укрытие. Если бы не рев недоеной скотины в оставленных без присмотра хлевах, было бы терпимо, а так то один малек, то другой пробирались на подворья и быстренько прилаживали доильные аппараты к распертому вымени, выпуская молоко прямо в чавкающий навоз.

А дело это рискованное. Группы солдат шастали от фермы к ферме и все людей высматривали. В Леройку вон стреляли, так он насилу ушел. А как Цуцик объявится?! Страшно было Оленьке.

– Теть Лель! Цуцик солдата загрыз.

– Ты чё, Нафаня! Они же все в бронях.

– А он его лапой по голове загрыз.

– Ударил, что ли?

– Нет, насмерть. Солдат у хлева Зыряновых в засаде сидел. Подстерегал, чтобы, когда кто доить пойдет, так подстрелить. Мы с Зырькой его не заметили и полезли, а он по нас и жахнул очередью. Мимо. Ну, мы думаем, как с полста метров можно промазать? И почему добивать не стал? За амбаром обошли, глядим, лежит стрелок и голова у него вбок, а рядом следы вашего тигра. Ну, мы скорее деру в кусты, а там еще один такой же. В смысле, солдатик со свернутой головой. Потом еще Клюка говорил, будто видал, как Цуцик солдатика, что по нужде за куст отошел, прибил – тот и не пикнул.