Скрипели, скрипели нудно, наматывали Артемовы кишки на свои лопасти: ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии.

Глухие бесполезные вышки торчали над головой.

Ииии, ииии, ииии, ииии, ииии!

Он вскочил, захромал со всей скоростью, какая в нем от ненависти взялась, к трансформаторной. Снес прикладом замок, пнул дверь – та загудела треснутым колоколом – ворвался внутрь. Вот щит: лампочки, выключатели.

Глупо, неловко ткнул стволом в щиток. Хрустнули лампочки.

– Зачем, суки?! Куда вам столько света?!

Перехватил автомат, взял его как палку, как дубину – и прикладом врезал по щитку с размаха.

Брызнул пластик, брызнуло стекло, полетели на пол вышибленные предохранители, погасла лампочка.

Взял пучок цветных, словно детских, проводов, рванул на себя.

Внутри у Артема горело, внутри все скручено было, сжато; и не отпускало никак. Хотелось истребить тут все до конца, разрушить до основания, раскурочить эту блядскую бессмысленную станцию, пустить ток от мясорубок лучше в землю, в солнце, в космос.

Слезы бы помогли. Но в глазах что-то умерло, и слезы не могли пойти.

– Эй! Сюда! Артем!

Он вышел из потухшей трансформаторной на улицу – натянутый, неудовлетворенный, так и не освободившийся ни от мерзости, ни от глупости, ни от мрака. В ушах звенело. Во рту опять было ржаво от крови.

Увидел, как от растопыренной японки машет ему руками Савелий.

Почему-то на нем не было противогаза.

– Что?! – крикнул Артем, чтобы перекрикнуть звон.

Сталкер ответил что-то шепотом, неслышно, позвал Артема жестом. Тот побрел к машине.

– А?!

– Сюда иди, балда!!!

Морщины у Савелия на лице сложились странным узором. Вроде бы он улыбался. А вроде бы ему и было непереносимо жутко. Улыбка у него была сумасшедшая, и блестела железом.