– Я так и подумал, – кивнул Артем.

– Я старику доложил. Он сказал, разберемся. Не злись на него.

– Я и не злюсь.

– Сейчас все решается. Людей не хватает. Я вот тебя сюда пригнал, а сам сразу на другую тему. У красных голодуха началась. Грибы все сгнили. Народ кордоны сносит. Им теперь эта война – последний способ голодных утихомирить. Может на Ганзу перекинуться. И на всех вообще. Их сдержать надо. А кроме нас, опять некому. Назревает последний и решительный.

– Видишь, грибы-то… Какими важными оказались, – сказал Артем.

– Оказались, – Летяга согласился; посвистел еще.

– Что Мельник?

– Сказано было доставить тебя в целости и сохранности, и все капризы выполнять, – ответил Летяга.

– Ясно.

– Я человек маленький. Я, братик, сам не хочу заглядывать туда, куда меня не просили. Каждый должен своим делом заниматься, я считаю. А в чужие не лезть. Я кто такой, чтобы решать? Ты меня понимаешь?

Артем посмотрел на него наконец. Внимательно – чтобы действительно понять.

– Не такой уж ты и маленький, вообще-то, – сообщил он.

* * *

– Артем! – полковник выехал из-за своего стола ему навстречу.

Артем стоял немо: все его заготовленные речи скисли во рту, как свиное молоко, свернулись; он их сплюнул еще до того, как войти в кабинет, а на языке все равно осталась горькая сыворотка.

– Послушай, – сказал ему Мельник.

Артем слушал. И катал глаза по кабинету. Стол, бумагами заваленный. Карты на стенах; есть там глушилки? Линии обороны Москвы? Настенный перечень пацанов, убитых, когда красные бункер штурмовали. Куда их души делись – Десятого, Ульмана, всей компании? Может, в этой бумажке и сидят, дышат спиртом из ополовиненного стопаря. Пьяные в хлам, наверное, с пятидесяти граммов оба взвода: душе-то много не надо.

– Мы это дело замнем, – произнес Мельник. – Я договорюсь. Это моя вина. Это я тебя не предупредил.

– Это ведь правда не красные? – спросил Артем. – На грузовиках? В радиоцентре?

– Нет.