Артем взял.

– Сдаваться пойдешь? – он заглянул в косые Летягины глаза.

– Не. Старик дезертиров не прощает.

– А если меня сдашь?

– Тогда меня Анька твоя сгнобит, – сказал ему Летяга. – Еще что хуже. Ладно. У меня тут тоже есть одна любимая. Там вон. Умаешься – приходи.

– Отвести тебя? – спросил Леха.

– Не надо. Я вспомнил.

Правда, вспомнил.

Расстались.

Артем, ковыляя прочь, прячась в толпе, еще оглянулся: расстались ли? Для этого важного дела не хотелось ни у кого помощи просить. Цветной кишел сбродом. Кто тут агент красных, кто Ордена, а кто Ганзы? Слушают, ищут его. Наверняка ищут.

Правая рука в кармане. Нагана из пальцев не выпускал.

А у Саши пусто оказалось.

Внутри никого, дверка заперта.

Забеспокоился: а если ее Бессолов отсюда забрал? А если с ней что-нибудь похуже случилось?

Напротив-наискось был смурной кабак на полтора места. Отгороженный «дождиком» из соломки от потолка к полу. Можно было так устроиться, что Сашина шарашка отсюда видна была сквозь соломенные струи, а Артема прохожим было бы сразу не узнать.

Артем глядел на запертую дверь. Хотел думать о Саше, а думалось об Ане. Надо же, Владивосток. Почему она раньше про Владивосток не говорила? Ему, может, с ней лучше жилось бы, если бы он про Владивосток знал.

Рядом бубнили, склонившись, двое мокрых фашистов. Оглядывались на Артема подозрительно. Он тужился почувствовать к ним ненависть, но не удавалось никак: весь перегорел на Комсомольской. Чтобы их успокоить, заказал к анальгину спирта. На еду смотреть не мог, кружило от одной мысли.

– Дитмар… – дошелестело до Артема сквозь нарочно зажеванные слова. – Дитмар…

Он посомневался и решился.

– Дитмара знаете? – поинтересовался он у этих.