— Это не имеет значения, реклюзиарх. Удали своих братьев-воинов из зала, пожалуйста! Нужно поговорить.

— Мы можем говорить о защите храма в присутствии моих братьев.

— Да, можем, когда придет время говорить о таких вещах. А пока прошу, удали их.

— Ты прошел обряд очищения из Чаши Толкований?

Вот какой вопрос задает она в тишине, которая настает после того, как мои братья вышли, а двери затворились.

Сосуд, о котором говорит настоятельница, оказывается большой чашей из черного металла, водруженной на невысокий пьедестал, похоже из золота. Она стоит у двустворчатых дверей, украшенных образами воинственных ангелов с цепными мечами и сжимающих болтеры святых.

Я признаюсь, что нет, не проходил.

— Тогда пойдем. — Она манит меня к чаше. Вода внутри отражает разукрашенный потолок и витражные окна наверху — буйство красок в жидком зеркале.

Сняв перчатки, Синдал опускает палец в воду.

— Эта вода трижды освящена, — произносит она, пальцем рисуя на лбу полумесяц. — Она дарует чистоту целей, когда вокруг лишь сомнения и потери.

— Я ничуть не потерян, — лгу я, и она улыбается в ответ.

— Я не имела в виду это, реклюзиарх. Но многие, пришедшие сюда, потеряли себя.

— Почему ты хочешь поговорить только со мной? Времени мало. Война докатится до этих стен всего через пару дней. Нужно подготовиться.

Синдал отвечает, уставившись вниз, в идеальное отражение в чаше:

— Эта базилика — настоящий бастион. Твердыня. Мы можем защищать ее неделями, когда враг наконец решит осадить ее.

— Ответь на вопрос! — На этот раз я не смог сдержать раздражение, даже если бы и хотел.

— Потому что ты не такой, как твои братья.

Я знаю, что когда она смотрит на мое лицо, то видит не меня, а посмертную маску Императора, шлем-череп реклюзиарха Астартес, багровые линзы Избранного. И все же, когда наши взгляды встречаются в отражении в воде, я не могу полностью побороть ощущение, что она видит именно меня под маской и броней.