— Анна хорошая, — сказал Арвис, потершись щекой о руку. — Много говорят. Глупые. Не понимать…

…это было очень странное чаепитие.

Собственная кухня показалась Анне тесной, а столовая — чересчур пафосной для этих мальчишек. Был стол. И самовар.

Разномастные чашки.

Чай и сливки, которые, правда, тотчас закисли, и Шурочка смутился.

Ягодный компот.

Печенье в корзинках, исчезнувшее как-то слишком уж быстро. Мальчишки… Богдан сидел с прямой спиной, демонстрируя всем нарочито изысканные манеры, на которые, впрочем, остальным было плевать. Кажется, они даже не поняли, почему он так возится с обыкновенным чаем.

Шурочка опрокинул сахарницу и тотчас нырнул под стол, где был облизан нежитью, но, кажется, этот факт его расстроил куда меньше, чем рассыпанный сахар.

Курц деловито выбирал из корзины маковые завитки.

Он ел быстро, практически не пережевывая, и кажется, часть печенья исчезла в его карманах. Илья… ел все, и не только ел. Он запускал в корзинку обе руки, выгребал печенье, раскладывал добычу на салфетке и потом уж выбирал то, что съедалось, и то, что отправлялось в те же карманы. Игнат печенье разламывал на крошечные кусочки, и уже потом отправлял их в рот, всякий раз замирая. И губы его кривились, а выражение лица становилось таким, будто он вот-вот разрыдается.

— Кто-нибудь из вас раньше вообще… имел дело с растениями? — разговор не ладился.

А молчание становилось в тягость.

— Я, — Курц сунул в карман слоеный пирожок.

— С какими?

— Репа. Огурцы. Кабачки…

— И как?

Он пожал плечами и равнодушно сказал:

— Сдохли.

— Почему? — Анна пригубила чай, у которого появился легкий привкус затхлой воды. Компот, надо полагать, тоже прокис.

Как с ними Глеб справляется?