На Илью, сцепившего руки за спиной и демонстративно разглядывавшего морозные узоры на окне. Солнце пригрело, узоры поплыли…

На Курца.

И хмурого Миклоша, который лучше прочих чуял грядущие проблемы. Причем не столько от гостьи. Сашка слишком уж привыкла к собственной исключительности, чтобы вот так позволить чужачке вытеснить себя.

Анне стало жаль мужа.

Немного.

– Нигугйак, – представил девочку Семь Имен, который держался чуть в стороне, видом своим показывая, что вмешиваться не станет. – Здесь будет.

Он не спрашивал.

Он ставил в известность. И кажется, не только Анну, поскольку по лицу девочки скользнула тень.

– Сила говорит. Нигугйак слушать. Не слышать. Много крови другой. Пускай.

Полукровка, стало быть?

За три года Анна худо-бедно научилась понимать Семь Имен. То ли приспособилась, то ли он, проведя столько времени меж людей, стал изъясняться понятнее. Но она кивнула, и Семь Имен, кажется, обрадовался.

Весьма искренне.

И сказал:

– Идем, женщина.

А вот имена он не запоминал, как Анна подозревала, эта вдруг отвратительная – в остальном Семь Имен отличался поразительным вниманием к деталям – память была небольшой местью.

– Сами пускай. Дети.

Дети.

И вправду дети.

И сейчас еще больше, чем прежде. Север будто вернул прежние, утраченные годы. Выморозил боль. Выстудил обиды, убаюкал голосами вьюг жажду мести… и как-то стало просто.

Есть жизнь.