Если закрыть глаза. Если прислушаться к себе, если…

…все равно невозможно.

И все-таки?

Искра была, крохотная совсем, почти неразличимая. И стоило ли говорить о ней? Или… рано пока? Пожалуй, что рано. Если и зажглась искра, то это еще не значит, что у нее получится задержаться в этом мире. Но завтра… да, определенно, завтра Анна заглянет в школу.

Отыщет кахри.

И заглянет в нечеловечески светлые глаза.

…а заодно проверит, как там Богдан с неловкой его влюбленностью, которая, быть может, пройдет, потому как мальчик еще юн, а может, и не пройдет.

С любовью сложно знать наверняка.

…и Арвис, который нарочито игнорировал соплеменницу.

…сама она, слишком уж демонстративно держащаяся в стороне. Сашка, которой все же пришлось потесниться. Шурочка и Миклош.

Игнат.

Илья, пойманный прошлым вечером на станции. И ладно бы просто пойманный, так ведь с полудюжиной кошельков, в которых ему виделось обеспечение собственного светлого, незапятнанного светскою наукой, будущего.

…Янек, все же сумевший списаться с матерью, и на том, кажется, успокоившийся.

Курц.

Анна повернулась другим боком, убеждаясь, что тут странное положение ее ничуть не более заметно. Пока во всяком случае. И вдруг осознала, что понятия не имеет, когда вообще становится видно. Говорят, что у худых раньше. А Анна худа.

Не чересчур ли?

– Ты прекрасна, как ни посмотри, – Глеб просто обнял ее и поцеловал в щеку. Он принес с собой запах вьюги и немного снега, который стремительно растаял.

Холод.

И тепло.

– Как Земляной?