— Не устала? — насмешливый и как будто совсем беззлобный вопрос выдернул Грозу из вязкой тяжести размышлений.
— Если уж ты гоняться за мной не устал, то я подавно не устала бегать, — она повернулась к князю, вставая.
Отчего-то не хотелось сидеть перед ним: и без того намного она его ниже, а так и вовсе будто на коленях стоит. Владивой подошел медленно, коротким взмахом рук откинул волосы от висков, не сводя с Грозы взгляда. И обшаривал им будто с головы до ног. Что увидеть хотел? Или она так поменялась за этот день, что становилось заметно даже ему? Гроза и правда чувствовала себя другой. Словно разгорелась внутри нее совсем другая сила. Она не девица теперь — женщина. Не пустой сосуд, который ждет только, что его наполнят — а источник, из которого может пролиться новая жизнь. И сейчас она, может, была равной князю, в руках которого власть и большая воля решать судьбы. И ее судьбу тоже. Только что-то от него все же перестало зависеть.
И Владивой обхватил лицо Грозы пальцами. Вздернул ее подбородок выше, заглядывая в самую глубину глаз.
— На что ты надеялась? Разве стать моей женой наказание? — заговорил он на удивление спокойно. Только держал, сдавливая щеки, не давая даже головой качнуть. — Скажи. Наказание?
— Нет, — все же выдавила Гроза. — В том нет наказания, чтобы стать твоей женой. Наказание в том, что я буду далеко оттого, кто мне нужен.
— К нему, значит, бежала… Стало быть, он жив.
— Я не знаю, — честно ответила Гроза. Она и впрямь не знала, что сейчас с Рарогом, а потому в ее словах не было обмана.
Но стоило только едва подумать о самом худом, как в груди словно полынью хлестнуло — и духота разрослась до слез из глаз.
— Зато я узнаю, — Владивой улыбнулся вовсе не злорадно, без намерения уколоть и напугать. Будто то, жив ли Рарог, для него тоже было важно.
— Ты хотел утопить его. Ты намеренно хотел…
— Не говори глупостей.
— Ты приказал кметям слишком долго ждать! — усталость и разочарование вдруг вскипели, словно вода на буйном огне. — Любой утонет!
— Если он только один из многих, то тебе не стоит о нем даже печалиться.
— Сама решу, о ком мне печалиться! Уж мысли мои ты силой удержать не можешь.
Владивой, уже было отпустив Грозу, снова шагнул к ней, прижимая к столу. Твердое дерево больно уперлось в бедра. А спереди раскалял тело невыносимый жар князя
— и одежда не спасала.
— Это ты так думаешь. Все, что было, Гроза… Это не отбросишь просто так. Как ненужную ленту — не подаришь челядинке. Не оставишь в сундуке, как брошенные рубахи. Не вышагнешь, как из остывшей бани. Ты сама уже поверила в то, что забыла все. А стоит мне напомнить. Стоит каждую ночь напоминать — и все вернется.