— Мы же можем обвинить его во вторжении в жилище! И в убийстве! Надо бежать, сказать брату… — Хартвин заметался по кабинету, ища уличную одежду.

— О темные духи, за что мне это? Никто никуда не бежит. Стой, говорю! In primo, мы ничего никому не сможем доказать. Амулет больше не покажет эту сцену, как и все предыдущие. Посмотреть можно только один раз. Да если бы и показал — подобные картинки не являются доказательством Ipso jure [129]. Duende, подозревали мы его и так, сейчас просто убедились. Субпрефект приказал не трогать сучонка, у него слишком могущественные покровители. Что-то ему сделать мы можем, только, если у нас будут железные факты. Например, мы поймаем нашего столичного гостя с окровавленным ножом в руках во время принесения в жертву младенцев на алтарях Владык. Ad tertum, он может оказаться полезней живым и на свободе, чем за решеткой или мертвым. In summa, о том, что видел, молчишь в тряпочку. Понял?

— Понял, ворст, — неохотно проворчал Хартвин, — и все же так не правильно. Ведь он подозреваемому горло перерезал, как барану… Дворянину! Как с ним теперь общаться?

— Вежливо и холодно. Как с врагом. Не беспокойся, он не уйдет от наказания, но пока у нас связаны руки. Так, я пойду, навещу архив, а ты пока закрепи амулет на прежнем месте. Кстати, дай я тебя с ним познакомлю.

2

Перед тем, как двинуться в архив, Оттавио надел свой лучший камзол, рубашку и новые штаны. Сапоги он заменил на туфли. Смазал волосы, усы и бородку специальным косметическим составом. Достал и пристегнул кружевные манжеты и воротник. Он купил этот комплект лайонских кружев лет девять назад за совершенно сумасшедшие деньги и с тех пор использовал их не больше пяти раз. Оттавио оглядел себя и остался доволен.

Если бы его спросили, зачем это он так наряжается, он бы ответил, что все же собирается навестить благородную даму, хоть и по службе. На самом же деле Элиза была первой женщиной, после Божены, которая вызывала в нем душевное волнение, желание увидеть ее снова. Нельзя сказать, что он был обделен женским вниманием. Но до сего дня все его интрижки носили мимолетный характер, и он оставался холоден к женщинам, которые дарили ему свое внимание. В том, что он может привлечь внимание такой женщины, как Элиза гер Альштайн, он немало сомневался. Но во время каждой встречи с ней он чувствовал, как сердце начинает стучать в ином ритме. В душе играли, казалось бы, давно забытые барабаны любви.

Он накинул зимний плащ и, покинув особняк, направился к Пантеону.

Зимний вечер набросил на город темную вуаль, кое-где проколотую позолоченными иглами масляных фонарей. Под ногами празднично похрустывала снежная скатерть. Оттавио наслаждался этой прогулкой.