Я пишу:
Потому что Рин точно позвонит, а я к этому не готова. Точнее, может быть и готова, но то, что сейчас со мной происходит, мне нужно пережить самой. Пережить и принять решение, которое, в общем-то, необязательно принимать сейчас — до конца оговоренного месяца время еще есть. Время есть, но я не смогу продолжать в том же ключе. После всего, что было, просто не смогу.
Я боюсь упасть в этого дракона, как в обманчиво-неглубокий сугроб.
Такой, который под плотным снегом, на который ты наступаешь — и проваливаешься по колено. Правда, в моем случае это будет с головой. Я боюсь еще и потому, что Рин права: я никогда ничего подобного не чувствовала, ни с Мистом, ни по поводу мальчиков, на которых заглядывалась раньше. Ландерстерга нельзя сравнивать с кем-то из них, даже приблизительно, но я и не хочу его ни с кем сравнивать.
Он — это он.
И рядом с ним я становлюсь… совершенно непредсказуемой, назовем это так.
Сообщение от Рин заставляет улыбнуться, а в следующую минуту в комнату уже входит отец. Склоняется надо мной и целует в макушку:
— Знала бы ты, как я за тебя испугался, — выдыхает, а после садится рядом и берет мои руки в свои. Он смотрит на меня так, как не смотрел уже очень давно — внимательно, словно пытаясь изучить каждую черточку моего лица. — Ну, рассказывай.
— Да нечего тут рассказывать. — Я сжимаю его руки. — Танцевала, упала, теперь все хорошо.
— Вот так просто?
— Вот так просто, — улыбаюсь я.
Какое-то время отец молчит, а потом произносит, негромко:
— Как же ты похожа на мать.
— Это хорошо или плохо?
— Это хорошо. Я так думаю. — Он раскрывает мои ладони вверх. — Она всегда была сильной. И удивительно светлой.