Зачем ему жалкие крохи тут, если есть места, где можно брать гораздо, гораздо больше?

И путь к Великой Кормушке, лучше всего открывает как раз таки кристальная честность и труды тяжкие на благо общества, вот будь он такой, как раньше, никогда бы не рискнул стать честным милиционером. А теперь — теперь ему это по зубам.

Потому что…

Он не успел открыть дверь подъезда. Она сама открылась. Угол двери врезался в лоб, он на мгновение растерялся, а потом услышал тихий хлопок. Стало больно, он ощутил, как падает на пол, прямо в грязь бетонного крыльца, изобиловавшего глубокими ямами и трещинами. Он застонал, открыл глаза.

— Привет от хороший людей тебе падла.

Сказал высокий человек, чьё лицо скрывала кровавая пелена, застившая глаза. Он увидел очертания пистолета, глушитель — пламя полыхнуло и стало темно.

Тихо и печально подвывает ветер, на улице пустынной. Вечер, почти никого нет, разве что стайка молодёжи, в соседнем дворе, пиво с водочкой мешает. Вот открылась дверь подъезда, вышла какая-то женщина в синтетическом потрёпанном пуховичке. Глянула она на тело что валяется поперёк крыльца. Вскрикнула испуганно — кровь по всему лицу. Пригляделась.

— Опять алкашня всякая шляется. — Буркнула женщина, переступая через тело. — Нажрутся, потом валяются, тьфу, сил уже нет, на вас иродов смотреть-то…

Она пошла дальше, оставив покойного валяться на земле, покойного, у которого не видно ран, только крови чуть-чуть. Да и одет он как-то слишком уж для алкаша-то…

Глаза открылись, Виктор сел. Кашлянул громко, вздохнул тяжко.

— Опять пристрелили. Как заебало уже… — Проворчал он, поднимаясь на ноги. Отряхнул рукава. Толку только — вся спина мокрая. Лужи эти блин, нет, надо что-то с этим ЖКХ делать, а как есть-то захотелось! Вот всегда такая фигня, когда его пристрелят! Надоело — ужас как.

Подполковник, уныло осмотрелся. Глянул на дверь, потом на машину.

— А! — Махнул он рукой. — Поем, а потом домой.

И двинулся обратно к машине. В отделе как раз есть пара бомжей и три проститутки. Никто и не заметит, если завтра они не появятся на улице. Их ещё не оформляли — пунктик у него такой, мол, не зачем портить статистику. Оформлять отбросы только если это необходимо. Подчиненные, конечно, косятся, за спиной, у виска пальцем крутят, но это лучше, чем если они узнают правду. А, правда, та, в общем, лучше не знать никому, что эти задержанные, на самом деле его НЗ на ножках, как раз на такой вот случай.

Он открыл дверь, потоптался на месте — весь плащ мокрый. А сидения хорошие, ткань дорогая на них. Плащ же гораздо дешевле. Снял, скрутил валиком и в багажник бросил. Вот так нормально, сидения не пострадают, а плащ потом соседке постирать отдаст. Она к нему не равнодушна, женщина одинокая, с ребёнком, из кожи вон лезет, что б ему понравиться, а он держится на расстоянии, но всё же не слишком далеко. Просто удобно это, когда есть кому шмотки в стирку отдать, да у кого поесть еды домашней, Виктор замер у двери. А почему бы не шагнуть дальше? В конце концов, будучи женат и с ребёнком, пусть и не своим, а это даже и хорошо — в глазах публики, борец с преступностью, честный до мозга костей, да приютивший чужое дитя и взявший в жёны мать-одиночку, кхм. Надо подумать. Мысль неплохая, но…