Изо рта дланницы хлынула черная кровь, пальцы судорожно цеплялись за торчащий из груди клинок, тщетно пытаясь вытащить его из тела. Тор Строг же, неторопливо подняв с песка бастард Иарны, отсек ей голову одним движением. Скорой и жестокой расправой впечатлились все. Молчание давлело над залом суда даже после того, как клерикалы вынесли труп и почистили песок.

— На суд вызывается эдлер Каэльаэр, — прозвучал набатом сухой голос обвинителя. — Бывший первый сенешаль Вечного Императора. Бывший лорд-наместник Тираны. Узурпатор и преступивший против Адамантиевого Венца.

Время пришло. Все в той же тягучей тишине толстый альв с достоинством спустился на песок. Когда он достиг центра арены, обвинитель начал зачитывать приговор. И чего там только не было. И небрежение обязанностями, и предательство Повелителя, и успешное покушение на него же, и узурпация власти. И еще до кучи припомнили ему все его мелкие прегрешения, только зачитывание которых заняло много дюжин минут. И где только накопали? Ага, а вот и приговор. Ступенчатая смерть через отсечение головы. То есть его будут казнить столько раз, сколько его будет возрождать купель душ. И благо, если купель не сработает хотя бы после третьей смерти.

— Защиты для подсудимого не нашлось, — а вот и финал. — Преступившему есть, что сказать?

О! Преступившему было что сказать.

— Искупления, — кратко произнес Каэльаэр, глядя на Императора.

Что тут началось? Орали все. Кто-то возмущенно. Кто-то удивлялся наглости этого хлыща. Каэльаэр даже был уверен, что ближайшее время вообще не сможет слышать, так резко сменилась тишина всеобщим галдежом. Чайки у трупа, не иначе. А уж наблюдать за перекошенными лицами птенцов и вовсе было непередаваемым удовольствием. Ворон же внимательно смотрел в глаза альва, препарируя душу своего верного слуги. В какой-то момент глаза Императора потеплели. Ворон встал, подождал, когда затихнут разговоры, и спокойным голосом произнес:

— Прощен.

За 20 лет до основных событий.

— Но ведь Вы все равно погибнете, мой господин? — душа герцога погружалась в отчаяние. Неужели все. Все бесполезно. Бессмысленно, как трепыхание бабочки на иголке.

— Да, — Император, однако, расстроенным не выглядел. — Но не все так однозначно.

Ухоженная рука поднесла бокал к пепельным губам. Рубиновая капля стекла по безупречной перламутровой коже и была подхвачена вышитым платком.

— Хм. А ведь эта игра может быть очень интересной, — на лице Императора появилось мечтательное выражение. — И занятной. Возможно, даже моя скука на время отступит.