Светлый фон

– А ну-ка прекрати! – рассердилась она. – Еще не хватало! Если ты из-за меня со своими же людьми перессоришься, станет только хуже. Брань на вороту не виснет, пусть хоть все глаза проглядят, лишь бы не придушили тайком и в суп не плевали.

– Вот поэтому жить ты будешь со мной. Чтобы не придушили и не наплевали.

– Я поняла. – Девушка слегка смутилась и отвела взгляд. – Ты поэтому назвал меня своей женщиной?

– И поэтому тоже, – не стал отпираться Лю. – Но беспокоиться тебе не о чем.

– Да я и не беспокоюсь… – Чтобы скрыть внезапную растерянность, она запустила пятерню в волосы, окончательно взъерошив короткие пряди.

Мятежник с любопытством протянул руку и дотронулся до светлых волос, уже темнеющих у корней.

– А почему они разноцветные?

– Линяю! – буркнула Люси, уворачиваясь. – Так всем и скажи: линяет лиса, все от земного разорения и неустройства, а также от скудной кормежки.

– И даже лиса мне досталась линялая! – хохотнул Лю. – Эх! Вот не везет! Еще ведь и про хвост спросят. Что мне на это сказать?

– Говори: отбросила хвост, чтобы на человека больше походить.

– Линялая, облезлая, хвост отвалился… – Пэй-гун принялся загибать пальцы с преувеличенно серьезным видом. – Потрепало тебя на земле, моя хулидзын, ох и потрепало! Так ты лиса или ящерица, если хвост отбросила?

– Ах ты!.. – разозлилась Люся и вознамерилась отвесить ему оплеуху, но он со смешком уклонился, извернулся и сам ее поймал.

Девушка подавилась возмущенным возгласом и притихла. Мятежник смотрел так, словно собирался снова ее поцеловать… а может, и не только поцеловать, кто его разберет?

– Почему это вдруг «твоя хулидзын»? – внезапно охрипнув, шепотом спросила она.

– Пока не моя, – легко согласился командир Лю, отпуская ее. – Но будешь.

И прежде чем девушка успела снова возмутиться, отступил на три шага, насколько позволяла палатка.

– Я пришлю к тебе того паренька, Люй Ши. Он сделает для тебя все, что скажешь. Обживайся.

Откинув полог, он шагнул наружу, но вопрос Люси догнал его:

– А выходить-то мне можно?

– Все, что пожелаешь, – повторил Пэй-гун. – Никто не посмеет проявить неуважение к моей лисе. А если посмеет – пожалеет.