Нестерпимо и приторно, перекрывая даже запах благовоний, пахли разломленные пополам мандарины,таяли на жарком солнце сладости поминального подношения. Склон горы, отведенный под кладбище,так и пыхал послеполуденным жаром.
La grandmère смотрела с фотографии дерзко, словно бросала вызов всему миру, высоко вскинув подбородок и сверкая глазами из-под полей шляпки. Дедушка рядом с ней выглядел куда более миролюбиво. Хотя в жизни все было наоборот. Дед до самой смерти мог, как говорил отец, взглядом гвозди гнуть. Если хотел, кoнечңо. Да и смерть саму генерал Сян встретил, гладя ей прямо в лицо. Его так и нашли: сидящим в любимом кресле, сжимающим пальцами подлокотники и с широко открытыми глазами.
Сян Юньси еще раз поклонился надгробию с именами деда и бабушки, аккуратнo расправил ленты на обертке роскошного букета, отошел в сторонку, чтобы закурить. Как странно, вся жизнь его была в Париже – бизнес, друзья и семья, там и только там он чувствовал себя как дома, там родились его дочери. Οн ходил в церковь, любил европейскую кухню, обожал свои виноградники, а на французском не только прекрасно говорил, но и думал,и частенько видел сны. Моник смеялась, что он - больший франк, чем вся её парижская снобская семейка.
Но иногда сдержанный и уверенный в себе monsieur Сян вдруг брал билет, садился в самолет и долго, с несколькими пересадками летел через половину мира. В Тайбэй. Чтобы прийти на кладбище и посидеть возле этой красивой и чисто прибранной могилы. С фотографии на негo с нескрываемым любопытством смотрел молодой ėщё дед, еще не герой и не генерал, еще не орденоносец и не живая легенда, а просто молодой человек, которому явно неудобно в строгом европейском костюме и галстуке. Именно в такой же одежде Юньси чувствовал себя наиболее комфортно.
Думать о деде было... щемяще-приятно и немного больно. Словно с его смертью утратилась какая-то частичка души, отвечающая за ощущение цельности. Словно человек, на которого Сян Юньси был так поразительно похож, забрал с собой его покой,так и не раскрыв некую тайну. Потому что тайна определенно была. Её каким-то верхним нюхом чуял отец, по ней всю жизнь тосковал старший дядя Сяомин, её боялся, как огня, младший брат отца - дядя Лянмин. Порой она, эта тайна, проскакивала огненной лисицей в разговорах с бабушкой, когда они с дедом, не подозревая о посторонних ушах, вдруг начинали вспоминать места и вещи совершенно невозможные, прямиком из летописей. Чу, Пэнчэн, Санъян, Хунмэнь... Потом оказывалoсь, что бабушка делись своими историческими исследованиями. Это логично и понятно, но... когда дед вдруг заговаривал на каком-то невообразимом китайском диалекте, у Юньси мурашки по хребту бежали.