По ощущением они ехали не более четверти часа, пока не свернули куда-то на проселочную дорогу, а потом и вовсе остановились.

Белов вздрогнул от неожиданности, когда дверь открылась, впуская в салон морозный воздух.

— Приехали. — Мужской голос раздался где-то над головой.

Саша выбрался на улицу, осмотрелся и нервно сглотнул. Заброшенные склады не предвещали ничего хорошего.

— Тебе туда, — толкнул его в спину этот же мужчина, указывая на одну дорогу их двух имевшихся.

Белов не стал спорить и медленно пошел вперед. Телефон, спрятанный в носок и ботинок, причинял дискомфорт и мешал нормально двигаться, но именно это обстоятельство придавало Саше уверенности. Старался ступать аккуратно, чтобы не дай бог гаджет не вывалился и не разрушил его гениальный план.

Войдя в полуразрушенное здание, он остановился, привыкая к темноте.

— А, Саша, вот и ты. — Голос Мясницкого звучал откуда-то справа, и Саше ничего не оставалось, как пойти на звук.

Наконец он заметил одиноко стоявшую у окна фигуру, точнее у того, что от окна осталось, и остановился рядом с ним.

— Итак, я здесь, — сухо бросил он и встал к Мясницкому боком, так же устремив взгляд куда-то вдаль.

— Это хорошо. Поговорим?

— Давайте попробуем.

— Чего ты хочешь? Проси, я сегодня щедрый, — усмехнулся Глеб Евгеньевич, по-видимому, пребывая в прекрасном расположении духа.

— Я хочу, чтобы вы оставили в покое меня и мою семью, — серьезно ответил Саша и прикрыл глаза, усердно пряча свою злость глубоко внутри. Срываться нельзя было ни в коем случае, а руки так и чесались начистить довольную физиономию противника.

— Хорошо, — внезапно согласился он, но почти сразу добавил: — Как только родится ребенок, вы отдаете его мне, и забываем о существовании друг друга.

— Вы в своем уме? — воскликнул Саша от неожиданности. В голове не укладывалось, как такое вообще можно предложить, но чего было ожидать от человека без принципов и совести.

— Естественно. Я же уже сказал, что всегда получаю то, чего хочу, — напомнил Мясницкий и интенсивно размял пальцы. В каждом жесте чувствовалась угроза, но Саша не дрогнул.

— Мой сын не продается, — решительно заявил он и сжал челюсти так, что желваки проступили на лице.

— У всего есть своя цена и не всегда это деньги, — вкрадчиво произнес Мясницкий и повернулся к нему лицом, прожигая насквозь изучающим взглядом. — Твоя свобода, например… Одно мое слово — и ты сядешь на много-много лет…

— Я лучше сяду! — выпалил он без раздумий и сделал шаг вперед.