Я нахмурилась. Правду? И как она прозвучит для нашего цивилизованного общества?

— Так что вы скажете?

— Скажу, что картины на полотне никогда не отражают реальности, — пробормотала я. — И как бывший искусствовед я знаю, что правду слишком часто преподносят в правильных красках и раме. Так, как это выгодно и интересно художнику. Я не буду ничего рассказывать.

— Жаль. Я надеялся, что вы более благоразумны. И что мы с вами поладим.

— Вы мне угрожаете?

— Вы оказались в очень двусмысленном положении, госпожа Вилсон. Фьорды, которые вы так рьяно защищаете, пока не отвечают на наш запрос о вас. И не ответят, уверяю. — Командор усмехнулся. — Варвары, что с них взять. Там давно забыли о вашем существовании. Человеческая жизнь для дикарей не имеет никакой ценности.

— Можно подумать, что имеет для вас, — вспылила я.

Этан Грей снова усмехнулся и неторопливо пошел к двери. Обернулся.

— Я советую вам хорошо подумать, на чьей вы стороне, госпожа Вилсон. На стороне прогресса и цивилизации или на стороне немытых варваров с их ужасающими обычаями. Вас принесли в жертву, Энни. Я знаю, что такое Билтвейд. Не стоит защищать эту дикость. Подумайте об этом.

Дверь захлопнулась, оставляя меня наедине с желанием швырнуть что-нибудь тяжелое вслед господину командору.

Но разговор оставил тягостное ощущение незавершенности и грядущей опасности.

Когда я окрепла достаточно, меня стали выпускать в небольшой садик, находящийся позади лечебницы. Там я и проводила большую часть времени. Но занимала я себя не бесцельным блужданием по дорожкам и рассматриванием цветов. Я нашла себе занятие гораздо интереснее, а главное — полезнее. Я тренировалась. Укрепляла не только тело, но и силу, пробудившуюся на фьордах. Правда, старалась делать это, не привлекая к себе лишнего внимания.

Я поняла, почему дети озер и скал называют Конфедерацию мертвыми землями. Здесь, в мире, где прошла большая часть моей жизни, словно не хватало какого-то главного ингредиента. Словно у воздуха был иной состав, и я задыхалась, бесполезно пытаясь сделать живительный вдох.

Камни, земля, вода, железо — все ощущалось иначе. Все было бесцветным, несмотря на яркое многоцветье зарождающегося лета. Я ходила по парку, смотрела на бутоны цветов и не чувствовала в них тока жизни.

Гунхильд сказала, что все дело в Зове хёггов. Ученые и исследователи сказали бы, что они меняют что-то на клеточном или генетическом уровне, недоступном человеку. Я бы просто назвала это волшебством. И именно его отсутствие я сейчас так остро и болезненно ощущала. И если это чувствовала я, выросшая в Конфедерации, то как это ощущали бы сами ильхи?