Рагнвальд уже не слышит голоса скал, но кажется, что камень кричит от боли? Или это лишь его душа?

Удар!

Брызги гранита и льда впились в руки, оцарапали. Но он лишь раздраженно стряхнул капли крови и снова поднял тяжелый молот. Ветры вились рядом. Злые, встревоженные, испуганные. Толкали в ребра, опутывали ноги, выстужали. Шептали, кричали, убеждали. Ветры боялись. Его и за него. И приходилось их отталкивать, отгонять. Они расползались шипящими змеями, прятались в трещины камней, взвивались к черному, ненастному небу. Затихали на несколько минут. Потом возвращались.

Но ветры уже почти не беспокоили. С хёггом было сложнее.

Рагнвальд опустил молот и на миг прикрыл глаза. И снова нахлынуло. Билтвейд и пещера. Туши, начиненные китовым усом, который принес Кимлет. Туго скрученный и гибкий, его спрятали среди мяса и потрохов, перевязали сонной травой. Заглотив такую тушу, хёгг не заметит угрозы. Уснет, а китовый ус распрямится внутри, распоров желудок. Только отведать угощение придется и самому Рагнвальду, это риар понимал. Только так можно было обмануть умных хищников.

И он был на это готов.

Ночь перед Билтвейдом прошла в спешном сооружении ловушки. Трин пришлось запереть в башне, чтобы не мешала. Он нарушил закон, отказал избраннице Билтвейда, но утешал себя тем, что Трин останется в зримом мире.

Хотя он отказал бы в любом случае. Он уже не мог иначе.

Тяжелая работа в ту ночь почти не отвлекала от мыслей. Что бы Рагнвальд ни делал, а в голове все равно стоял один образ. Теплая вода горячего источника и дева в нем. Раскрасневшаяся от пара, стонущая от любовных ласк. В руках другого ильха. В руках Кимлета.

И ярость бесновалась внутри, выплескивалась лютой стужей. В ту ночь небо над Карнохельмом было черным, а земля вокруг Рагнвальда покрылась инеем. Он гнал от себя эти образы и изводил себя работой, но ничего не помогало…

Ночь тянулась бесконечно. А прошла слишком быстро, они едва успели приготовить ловушку.

А дальше все понеслось на крыльях самого рьяного ветра…

Рагнвальд помнил, как Энни взошла на жертвенную скалу. Как обнял ее в последний раз, раздираемый ревностью и нежностью. Как спускался вниз. А потом как слился с хёггом — легко, уже привычно. И обрадовался, увидев, что дев на скале нет.

Ловушка на ледяных почти сработала! Если бы не пришлый потомок Лагерхёгга, который все испортил! А потом — хаос. Горящее крыло, дикая, раздирающая боль. Он, Рагнвальд, ощущал ее как свою. И все, чего хотел, — взлететь на вершину, зарыться в снег и уснуть. Хёгг не желал подчиняться, но Рагнвальд его заставил, отправил вслед за стаей, унесшей Энни. Боль рвала острыми клыками, и хёгг черпал крылом холодную воду в ущелье, почти падал. Внизу, словно отражение, несся Кимлет, порой выпрыгивая из волны с ревом. Пытался ободрить.