– Отойди, – бросил мне Бес и спустя доли секунды оказался лежащим на земле. Я даже не успела проследить за движениями вампира. Он будто испарился. А затем появился за моей спиной, сжимая горло.
Я охнула и застыла, с ужасом глядя на Беса.
– Ты меня очень разочаровала, – протянул Данэйл над ухом.
Бес медленно поднялся на ноги, переводя напряженный взгляд с меня на вампира.
– Я никогда не был о тебе хорошего мнения, – произнес Бес, обращаясь к Драгову, – но мне казалось, что когда-нибудь до твоей пустоголовой хари дойдет, что вести себя как трус низко. Опять прикрываешься чьей-то спиной, мразь?
Я понимала, что он специально провоцирует его, пытается вызвать на честный поединок без моего участия. Но была уверена, что Драгов на эту уловку не попадется. Не тогда, когда ему нужен сосуд для истребления человечества. То есть я.
– В чем дело, Бес? – насмешливо произнес вампир и провел пальцами по моей шее.
Охотник со свирепостью проследил за этим движением. Я так и слышала его рев в своей голове: “Моя!”.
– По-прежнему не желаешь делиться игрушками? Ай-ай. Какой жадный.
Данэйл скользнул пальцами ниже, опуская ладонь на мою грудь.
Бес дернулся вперед, но Дан отпрыгнул вместе со мной и сжал горло так, что перед глазами потемнело. Я захрипела от боли и вцепилась в его руку, пытаясь разжать хватку.
– Еще шаг, и я уничтожу ее, – процедил вампир.
Бес сцепил челюсти и поднял руки.
– Знаешь, мне нравится уничтожать то, что тебе дорого, – заговорил вампир.
Я напряглась, с ужасом наблюдая за реакцией Беса. Ведь теперь провоцировал Данэйл.
– Это… приятно. Ты вспоминаешь своего младшего брата? Сколько ему было? Лет десять, верно? Он визжал, как щенок.
Я внутренне сжалась, представив эту картину. У меня больше не было сомнений. Данэйл убил семью Беса. Не сомневаюсь, что самым жестоким способом.
– Я заставил твоих родителей смотреть.
Драгов, мерзкое чудовище, снова положил руку на мою грудь и до боли сжал. Я сцепила зубы, чтобы не закричать. Он все еще держал мою шею второй рукой и мог сломать, словно тростинку.
Бес же наблюдал. С каждой секундой его глаза темнели, а взгляд становился отсутствующим. Он погружался в собственные воспоминания, где царили боль и мрак.