Светлый фон

Таштарагис, пока был некоронованным царем великанов, искусно поддерживал в них настороженность, недоверие. Подогревал мелкими стычками, междоусобицами. Его власть была крепка благодаря этому.

Теперь он вернется на престол. Громадное каменное здание стояло перед Таштарагисом – он взял под мышку кровоточащую бычью голову и шагнул внутрь.

Здесь не было потолка. Вместо крыши зал старейшин накрывало чистое небо. По кругу стояли каменные троны, а в центре – бездонный колодец.

Великаны создали собственную страну восемь тысяч лет назад. Передвинули сами горы, окружив ее каменным хребтом. Именно тогда был выстроен и этот зал, а в нем встали четыре гигантских трона. На гранитном воссел Дормадос, на мраморном – Хиротарос, на обсидиановом – Таштарагис, а на бетонном – Извельтос, старший сын прародителя йотунов... да как же его все-таки звали?..

 

- Янгфанхофен, неужели все великаны и правда забыли, как звали одного из их четырех патриархов? – спросил Бельзедор. – Странно как-то – их же все-таки не сотня была.

- Янгфанхофен, неужели все великаны и правда забыли, как звали одного из их четырех патриархов? – спросил Бельзедор. – Странно как-то – их же все-таки не сотня была.

- Нет, это я сам забыл его имя, а подглядывать не хотел, - сконфуженно признался старый демон. – Извините уж.

- Нет, это я сам забыл его имя, а подглядывать не хотел, - сконфуженно признался старый демон. – Извините уж.

 

Пять тысяч лет они правили вчетвером. А три тысячи лет назад Извельтос погиб, Хиротароса и Дормадоса кинули в Хиард... и Таштарагис остался один.

Конечно, муспеллы, людогоры и йотуны выдвинули новых старейшин. Но они ничего не значили. Они глядели Таштарагису в рот. Делали все, что он говорил. Повиновались каждому слову.

И так было еще две тысячи лет. Две тысячи счастливых, спокойных лет.

Таштарагис собирался их возвратить.

Грандида перебирала каменные таблички. Читала одну, вырезала нелепые значки на другой. За время странствий Грандида узнала, что у многих народов есть средство сохранять знания, передавать их не из уст в уши, а из рук в очи. Она решила, что благородный оксетунг, древний великаний язык, ничем не хуже кобринского и эльфийского. Решила, что он заслуживает своей письменности.

Таблички посыпались у нее из рук, когда в центр зала шлепнулась бычья голова.

За целую тысячу лет Грандида тоже думать забыла, что жил когда-то на свете такой Таштарагис. Он превратился в застарелую, давно зажившую рану. Если Грандида кого-то и вспоминала еще иногда, то Борготоса, свою единственную настоящую любовь... но уж не того, кто его убил.