Она выгнулась под ним, шепча его имя. Он целовал её веки, виски, волосы. Она тоже целовала его — сначала робко, почти неумело, а потом уверенно, радостно, ощущая наконец, что вернулась домой.

А потом наступил миг, когда они наконец подстроились друг под друга, двигаясь в древнем ритме, повинуясь мерному рокоту невидимого прибоя. И наконец слились в поцелуе, одновременно возносясь на гребень самой высокой волны, которая мягко спустила их на землю, нагих и обновлённых.

— Я люблю вас, — нарушил он молчание первым.

— А я, — откликнулась Кира, — люблю вас. И всегда буду любить.

— Попробовали бы вы иначе, — не без ехидства откликнулся её муж.

Он обнял её, перекатывая на бок, прижимая к себе как долгожданную добычу, как давно потерянное сокровище.

— Никуда и никогда не отпущу, — прошептал он. — Вы драгоценны для меня. Всегда были драгоценны.

— А для меня нет никого важнее вас.

— Голодны?

Кира прислушалась к себе. И поняла, что ужасно голодна.

— Чудовищно.

— Тогда… — Профессор на миг задумался. — Как насчёт полуночного чаепития?

Кира почувствовала, как её глаза зажглись.

— Да, — просто сказала она.

Он вернулся из ванной в белом халате, держа в руках шёлковый халатик для неё. Кира небрежно завязала его на талии, поймав взгляд, в значении которого нельзя было ошибиться.

— Мы же только что занимались любовью, — напомнила она.

— Четверть часа назад.

— И для вас прошла вечность?

Профессор хмыкнул.

— Ещё одно слово, и я прижму вас к холодильнику после первой же чашки чая. К вашему же холодильнику, между прочим.