— Идет! — улыбнулся он. — Леди, разбирающаяся в камнях. Я отвечу на все твои вопросы. Так, значит, мир?

Он положил руку на луку седла.

А она вдруг отогнула мизинец и протянула ему с ухмылкой:

— Мир.

Их мизинцы сцепились, а лицо Рикарда стало снова непроницаемым и холодным.

Он находит её в камышах на изогнутой старой иве, что нависает над самой водой. Там её убежище — он знает.

Ветка ивы, как мост над самой гладью пруда, и иве этой, наверное, лет триста, таким толстым кажется её ствол, а на ветке, на которой она прячется, можно и скамью поставить.

Он пробирается осторожно, стараясь её не испугать. На колокольне прозвонили вечер, и с кухни разносится запах жаркого — пора ужинать, мать обеспокоена и посылает его найти сестру, которой весь день нигде не видно.

Но Рикард знает — она там, в этих ветвях, зализывает свои раны.

Она всегда прячется там, если ей больно. Она никогда не при ком не плачет. Даже если порежет руку…

Никогда… даже когда падала с забора или неудачно кувыркалась в пылу их веселых игр, ни ободранные локти или колени, ни заноза, порез или ожог не могли заставить её плакать при нем. Она только хмурилась и закусывала губу.

И говорила: