Он смотрел ей в глаза, в полумраке они были почти черными. И это был самый подлый, самый предательский удар, которого она не могла ожидать. Если бы он поцеловал её, если бы обнял, был напористым или грубым, злым, едким, если бы провоцировал её, вызывая на их обычный поединок, она бы его оттолкнула, сказав, чтобы он катился к Дуарху со своими претензиями.
Но это ласковое «Кэти», этот шёпот, это расстояние между ними и нежность на кончиках пальцев, которыми он коснулся её виска…
Это разрушило последние барьеры воли.
Нет, он не схватил её, не прижал к стене, не поцеловал грубо, нет…
Он просто стоял, склонившись, совсем близко, рядом, так, что она чувствовала щекой его дыхание, и коснулся мимолетно, словно ветер, и только смотрел и ждал. И она поняла — он ничего и не сделает, если она не попросит…
И ей бы оттолкнуть его, сведя всё к шутке, а она не могла. Она стояла почти парализованная звуком его голоса, и этим дыханием на её коже, и прикосновениями его пальцев.
— Завтра мы уезжаем… и кто знает, что будет дальше… наши пути могут разойтись. Это ведь последняя ночь… Одна ночь, Кэти…
Никто никогда не называл её так. Кэтриона, Катрин, Кэтрин, даже Кэт. Но вот так, словно вскрывая ножом её сердце… Выворачивая душу наизнанку. И она поняла — он победил, и судорожно сглотнув, перевела взгляд на его губы…
…помня о том, что было вчера.
— Одна ночь, — прошептала эхом и подалась ему навстречу.
— Одна ночь, — повторил он.
— Почему ты просто не поцелуешь меня?
Он провел по её щеке тыльной стороной ладони:
— Ты сказала не целовать тебя, пока ты не попросишь.
— Вчера тебя это не останавливало.
Он наклонился ещё ниже и прошептал, касаясь губами её уха:
— Вчера ты хотела шагнуть в пропасть.