— Ну-с, выкладывай, мой темный шер, — лениво глядя в полуденное небо, потребовал Дайм.

— А надо ли? — Роне отчаянно не хотелось говорить о… о чем-то.

Если честно, Дайму так же в точности не хотелось говорить… да ни о чем, кроме солнца, реки и русалочьих песен. Но что-то зудело, требовало разобраться, найти потерянные дни… или годы… Проклятая выучка МБ! Не расслабиться!

— Надо. Что случилось такого, что ты не хочешь вспоминать, мой темный шер?

— Магбезопасность, — не то выругался, не то восхитился Роне.

— Она самая. Знал, с кем связываешься. Кстати, давно мы вместе? — спросил Дайм и, припомнив странный вопрос Роне, добавил: — Какой сейчас год, Бастерхази?

— Тридцать третий, — неохотно ответил Роне.

— Тридцать… какой?! Бастерхази, признайся, ты научился шутить! — Резко посерьезнев, Дайм сел в траве и пристально уставился на Роне. — Я не мог забыть полтора десятка лет!

— Ну извини за плохие новости.

В тоне Роне прозвучало слишком много боли и… страха? Стыда? Ненависти? Шис подери!

— Что происходит, Роне? — Дайм пропустил сквозь пальцы полуседые пряди, дотронулся до морщинок в уголках глаз и губ, опустил взгляд ниже. Нахмурился. — Откуда этот шрам на груди?

Свежий красно-розовый шрам шел сверху вниз, от левой ключицы до диафрагмы: там, где ребра присоединяются к грудине. Больше всего это было похоже на след от вскрытия. Профессионального.

Смотреть на шрам было не просто неприятно, а больно. Дайм невольно потер собственную грудь в том же месте, и даже удивился, не найдя там ничего. Ровная, здоровая кожа. Никаких следов. А кажется, словно вскрыли его самого.

— Дюбрайн, ты вспомнишь сам. Очень скоро, — с тоской сказал Роне. — Всего лишь небольшой откат.

— От чего откат? У тебя такой вид, словно ты любимую кошку хоронишь.

— У меня нет любимой кошки, а Тюфа хоронить бесполезно.

— Тюфа? Кто это?

Несколько секунд Роне изучающе смотрел на Дайма, потом вздохнул и сел.

— Ты вспомнишь завтра утром. Я обещаю.

— Ладно, но…