Но темного шера не было, и тишину пришлось обеспечивать сразу нескольким шерам — канцлеру Сальепусу, трем шерам третьей категории из валантской аристократии, одному — из свиты Люкреса. Могла бы и Шуалейда, но не хотела. И просить ее никто не стал. Да и толку-то, со вчерашнего дня она ни с кем не разговаривала. Как сбежала к себе и заперлась в башне Заката, так и вышла лишь сегодня на собственное бракосочетание. Ну, если не считать короткого, всего в пару фраз, разговора с Энрике. Который сводился к двум вопросам: может ли Энрике как-то помочь Дайму? Нет? Жаль. А помешать свадьбе или подсказать что-нибудь Шуалейде? Нет? Нет, она не сердится. Энрике не за что просить прощения. Она сама дура и сама во всем виновата. Была бы умнее — иначе бы формулировала клятвы. Всего-то следовало пообещать выйти замуж за Люкреса не когда тот освободит Дайма от оков и обвинений, а когда Дайм будет свободен совсем. От клятв, печати верности, воли императора и чего угодно. И то, что она не догадывалась о власти Люкреса над Даймом — не оправдание.

Она ошиблась и заплатит за свои ошибки. А потом придумает, как освободить Дайма и отомстить обоим упырям, Люкресу и Бастерхази.

Обдумывая планы мести, она пропустила мимо ушей речь отца. Длинную, прочувствованную речь о единстве империи и прочая, прочая. Речь Люкреса, коротко пообещавшего народу Валанты мир и процветание под покровительством Брайнонов — тоже. Слишком ярко светило солнце, слишком весело щебетали птички, чтобы слушать всякую чушь.

— …прими в дар обручальный браслет моей пра-прабабушки, супруги Роланда Святого, — пробилось к ней сквозь птичий щебет.

Опустив взгляд на открытую шкатулку, поданную Люкресом, Шу едва не зажмурилась от солнечного сияния. Полуденные лучи отразились от крупных, как орехи, бриллиантов, ослепили, выбили из глаз слезы.

Слишком ярко. Фальшиво. Опасно. Кажется, именно об этом артефакте предупреждал Дайм. А Люкрес ловок. Преподнес артефакт так, что без скандала не откажешься. Но она не и будет отказываться. Зачем?

— Благодарю, мой принц, — светло улыбнулась Шу и протянула левую руку, чтобы Люкрес сам надел ей артефакт.

Торжествующий блеск его глаз Шу проигнорировала. И его приказ: «Ты будешь любить меня больше жизни, Шуалейда Суардис!» — тоже. Все ее внимание было сосредоточено на артефакте, призванном подавить ее волю и сделать послушной куклой.

Второй раз за два дня. Сначала Бастерхази, теперь Брайнон. Интересно, будет ли третий раз? Кто? Когда?

Щелчок застежки прозвучал… всего лишь как щелчок застежки. А спрятанные в браслете потоки — тончайшего кружевного плетения, завораживающе прекрасные в своем злом совершенстве — развернулись, окутали Шуалейду невесомым огненно-лиловым покрывалом…