Пройдя рядом со мной, Эдик наклонился и взял ребенка на руки.

— Что же ты не спишь, Богдан, — пробурчал он и пошел из детской.

Я незримой тенью последовала за ним в зал.

— Люда, — потряс он за плечо спящую жену.

— Отстань, дай поспать, — огрызнулась она, натягивая на голову одеяло.

— Люда, сына покорми! — требовательно произнес Эдик, стягивая с нее одеяло.

— Я сцедила молоко, сам покорми!.. — не открывая глаз и морщась от крика, ответила Люда. — Унеси его, дай поспать!

— Мне на работу вставать, я тоже спать хочу. Дай грудь, быстрее будет, не надо молоко греть.

— Я спать хочу! — завизжала Людочка.

Ребенок от ее крика пуще прежнего зашелся.

— Ты чего орешь, дура! — набросился на нее Эдик, укачивая ребенка.

Раньше он с ней в таком тоне не разговаривал.

— Я день с ним, могу хоть ночью поспать? — соизволила его жена открыть глаза.

— А я работаю, и живем мы на мою зарплату! Хочешь, чтобы меня уволили? Корми давай, — сунул к ней под бок ребенка.

Людочка нехотя спустила лямку рубашки и, обнажив грудь, приложила к ней младенца.

— Иногда мне кажется, что твоя маразматичка специально сдохла, чтобы нам насолить!

— Не смей так говорить о моей матери! — вскинулся сын.

Неожиданно. И даже приятно стало. Ненадолго.

— Если бы ты не пилила меня насчёт квартиры, то она бы была жива. И пенсия её бы капала, и помогала бы нам с ребёнком, и на похороны тратиться не пришлось бы.

— Закопал бы в лесу и всё, — пренебрежительно фыркнула Людочка, дёрнув плечом.