— Нет не все, бумага была важная, трактирщик заволновался, сел писать ответ тут же.

— А говорил, что грамоты нашей не разумеет, — заметил Еган.

— Все он разумеет, — продолжал Сыч, — написал он, значит, бумагу и послал своего холопа с ней.

— И куда холоп пошел? Знаешь? — спросил солдат.

— Вот и я та подумал, куда холоп с ней пойдет, подумал, что господину коннетаблю будет интересно, взял да и пошел за ним. А холоп то пошел к замку.

— К нашему? — зачем то спросил Волков, как будто там были еще замки.

— К вашему, экселенц, к вашему. Только не в сам замок, туда бы его не пустили, стемнело уже. А пошел он к башне, к самой большой.

— К донжону.

— Ну да, в той башен окно одно святилось, холоп стал свистеть, свистел, пока из окна не выглянула баба.

— Ты, ты ее разглядел?

— Да куда там, темень же кругом, я по голосу понял, что баба. А потом эта баба из ворот вышла, стражники ее выпустили ночью.

— Ты разглядел ее? — не отставал солдат.

— Экселенц, темно было, луна чуть светила, да мало видно было, видел я, что она ростом с холопа трактирщика, а тот не махонький.

— Так-то была, эта кобыла Франческа, — догадался Еган.

— Так вот, баба потом пошла в замок, а холоп не уходит, ждет. И я жду.

— Хитер ты, Сыч, — восхитился Еган.

Сыч, не без гордости согласился, кивнув головой. И продолжил:

— Подождали мы с ним малость, и эта баба вышла опять, потолковали они с ней и холоп пошел обратно. Я за ним. Холоп пришел в трактир и из рукава достает бумагу. Отдает трактирщику. Трактирщик ее читает, и садиться писать ответ. Трактирщик, значит, бумагу пишет, а я гляжу: калека то в трактире сидит, ждет. Трактирщик бумагу дописал и убогому ее отдал.

— А ты глянул, куда он пошел? — спросил Волков.

— Хотел, было, да куда там, пока я к двери шел, он как растаял. Словно не было его. Хотя я в темноте хорошо вижу.