— Еган, а много в Рютте убогих? — поинтересовался солдат.

— А чем убог то он был? — спросил Еган у Сыча.

— Доходяга, кожа да кости, сам пег, годков за тридцать, бороденка, как у козла, крив на правый бок, хром на правую ногу. Ходит — качается, — четко описал убогого Сыч.

— Так — то наш сапожник, — сразу догадался Еган. — Его так и кличут — кривой Стефан.

— Сапожник, значит, — задумчиво произнес солдат. И помолчав, добавил, — думаешь, письмо было от этого скомороха ла Реньи?

— От скомороха, не от скомороха, к чему нам гадать, мы, чай не цыгане, — отвечал Сыч, — возьмем колченогого, да спросим, от кого письмецо то было.

— Молодец, ты, Сыч, — сказал солдат.

— Для вас, экселенц, стараюсь, — отвечал ловкий мужичок, заметно и заискивая и с просящими нотками в голосе.

— Чего? — спросил Волков. — Деньги нужны?

— Нужны, экселенц, поиздержался я, — мямлил Сыч.

— Я ж тебе давал, и не мало, пропил что ли?

— Нет, экселенц, я к вину равнодушный.

— А что, кости?

— И играть я не люблю.

— Да не мог ты столько денег прожрать, — и тут солдат догадался, — на баб спустил все.

— Да не то, что бы на баб… На одну… Тут появилась в трактире одна бабенка. Молодая. Вся такая… аж голова от нее кругом, похлеще, чем от вина.

— И ты, дурак все деньги на нее спустил, я ж, вроде, тебе пол талера давал, ты все потратил?

— Уж больно она много берет, — виновато отвечал Сыч.

— Так, брал бы кого попроще.

— Да рахобы и шваль мне без интереса, — объяснял Сыч.