— И близко не знаю, — все так же легкомысленно говорил монах, — в поминальном месяцеслове больше восьми сотен разных святых, разве все упомнишь.

— Но архиепископ говорил, что он великомученик!

— Думаю, что его высокопреосвященство и сам не знает, кто этот Леопольд, а если и знает, то узнал совсем недавно.

— А что ж он так радовался мощам, называл их святыней? — не верил кавалер.

— Господин, пастве нужна святость, люди любят святыни, и забота отцов святых, давать то, что им требуется. Вот архиепископ и дает, мы уехали, а в храм выстроилась очередь, чтобы лобызать раку, и люди будут там стоять, пока каждый второй в городе не прикоснется к ней. А потом разнесется молва, и она уже полетела, и сюда поедут мужики из ближайших деревень, а они разнесут молву дальше, и сюда поедут мужики из дальних деревень, и другие мужики и другие, и не только мужики. Так что мощи, которые мы привезли, очень ценные. Да и могут ли быть другие, в такой-то прекрасной раке.

Волкову слова попа страшно не понравились, он подумал, что неплохо бы еще раз врезать ему плетью, но не стал, спросил только:

— А куда ты идешь?

— С вами господин, приход мне уже вряд ли дадут, приор на меня, наверное, зол за то, что я не погубил вас, а проповедовать на базаре за подаяния не хочу. Вот и подумал, что вам я буду полезен.

— Платить я тебе не собираюсь, — холодно сказал кавалер.

— Ну, так за хлеб буду служить вам, — спокойно отвечал монах, — наше дело монашеское.

Это говорил человек в бархатной одежде и сжимавший в руке четки из драгоценного красного корала.

Брюнхвальд слушавший их разговор засмеялся и сказал:

— Вот пройдоха.

Монаху кавалер ничего не ответил, он понимал, что этот поп может быть полезен, и уже был полезен, но все-таки он не доверял ему. А Брюнхвальду он сказал:

— Поедемте направо, ротмистр, покажу вам свои угодья.

Колодец был вырыт, вода в нем была, мастерские стояли, но пороха в бочках не было, и горн был холоден. Только что счастливый Волков на глазах потемнел, наливаясь злостью.

Сыч спрыгнул с лошади, осмотрел все вокруг, и в кузне, за корзинами с углем, нашел кузнеца Якова Рудермаера. Тот был явно не в себе. Вид у него был плохой.

— Что с ним? Болен? — спросил кавалер.

— Да пьян он, — сказал Брюнхвальд.