Может и вправду она зельями да снадобьями стала торговать. А монах ему рассказывал всякие сплетни, что доходили до него от дворца архиепископа или из города. Но то все были пустые новости, неинтересные. А монах говорил, пока кавалер его не прервал:

— Ладно, с аббатом попрощайся, и ко мне в дом ступай. Как канцлер меня отпустит, так назад, в Эшбахт поедем.

— Не терпится уже, — отвечал брат Семион.

— А Роха, где обычно бывает?

— Либо у кузни вашей с кузнецом, либо дома, на кабаки у него денег давно уже нет.

* * *

Раньше коридор между заборов, что вел к его кузнеце, был завален всякой дрянью и гнилью, а теперь весь, до середины заборов был засыпан золой. Так, что ехали они по совсем узкой от золы тропинке. Кавалер думал, что услышит молотки кузнечные, а там тишина была. Приехали, и не встретил их за воротами никто.

— Никого, что ли? — оглядывался Максимилиан.

— Вон, бродит одна, — сказал Сыч, спрыгивая с лошади.

Волков увидал у стены молоденькую бабенку, она видно по нужде ходила и не ждала тут гостей, была в нижней рубахе, голова ее была не покрыта и руки ее были голы. Увидав их, она заголосила:

— Яков, Яков тут люди какие-то!

Кузнец Яков Рудермаер сам был высок, и раздет по пояс, тут же появился на пороге кузни с молотком на длинно рукояти. Но узнал Волков и стал кланяться. Баба это увидела, побежала в хибары одеваться.

— Здравы будьте, господин, — сказал кузнец, и тоже вынес рубаху из кузницы.

— Здравствуй, Яков. — отвечал кавалер. — Я смотрю золы вокруг много, вижу, что без дела ты не сидел.

— Уж не волнуйтесь, пока уголь был, не сидел, — заверил его кузнец. — А как деньги кончились, так уже две недели сижу, бездельничаю.

— Сделал мне мушкетов?

— Сделал, — сказал он с гордостью и даже с упреком, чего мол сомневаетесь?

— И сколько?

— Двадцать восемь! — и опять в голосе кузнеца гордость.

— Хороши?