— Я тебя не звала.

— Входить по приглашению всегда приятнее, но находить лазейки — моя специализация. Особенно когда твой разум ничем особо не занят.

— Может, ее отпустят.

— То, что на данный момент я просто голос в твоей голове, не делает меня идиотом. Тебя, к слову, тоже.

— Убирайся, — сказала Ева: стараясь не думать о том, о чем и правда давно задумалась сама.

Не в интересах Айрес распространять информацию об Избранной среди подданных. И вряд ли королева могла быть уверена, что Ева будет об этом молчать.

Если к ней подсадили соседку — скорее всего, знали, что та все равно уже никому и ничего не расскажет.

— Считай меня воплотившейся детской мечтой. Многие детишки мечтают о воображаемых друзьях.

— Я нет.

— Тогда тем более цени: я воплотил то, о чем ты и не мечтала.

Стиснув зубы, Ева заглушила непрошеного собеседника музыкой в голове.

Бианта все же вернулась. Нескоро. Лишь после того, как в камере снова погас свет.

Ева сощурилась, когда дверь открылась, впустив в черноту широкую золотую полосу. Потом закрылась; свет, заливавший спутанные рыжие лохмы, разметавшиеся по камню — девчонка упала лицом вниз, словно мешок с соломой, — уполз вбок, сужаясь до крохотной нити. Исчез вовсе одновременно со стуком железа о косяк.

Какое-то время Ева слушала хриплое дыхание, нарушавшее мертвенный покой окружающей тишины.

Все же подползла ближе, нащупывая путь сквозь безучастный безнадежный мрак.

— Бианта, — негромко позвала она, когда вместо камня пальцы ощутили прохладные шелковистые кудри.

Хрип перешел во всхлип. Следом — в судорожный сбивчивый шепот.

— Папа…

Ева села рядом. Ощутив, как Бианта вцепилась в подол ее рубашки, неуверенно протянула ладонь, чтобы погладить девчонку по голове. Просто не могла оставить ее вот так: одинокой, плачущей.

Когда та, рыдая, уткнулась в ее колени, Евины пальцы на миг соскользнули с мягкой пряжи чужих волос. Коснулись руки, стиснувшей ее подол, словно спасительную соломинку.