Когда Герберт бесцеремонно отобрал у нее едва врученную рапиру, Ева не стала возражать. Даже мысль, что поблизости действительно может находиться новорожденный (или нововылупленный?) детеныш Гертруды, не вызвала у нее никаких эмоций.

Позже. Если это правда, она почувствует что-нибудь позже. Наверняка.

Пока она слишком устала.

— Придется тебе еще подождать. Тебя в дом Мираны защита все равно не впустит. Скорее всего, — добавил Герберт, пряча клинок в складках плаща.

На сей раз некромант пошел пешком. Притаившись за ивой, Ева следила, как тот удаляется, чтобы степенно подняться на крылечко симпатичного кирпичного домика за кованой оградой — ни дать ни взять коттедж с Тисовой улицы. Еще немного, и из окна порхнет полярная сова.

Кажется, матери Миракла за жизнь пришлось проделать долгий путь. Если в таком доме и могла обитать аристократка крови, то явно не слишком состоятельная.

Ева не знала, что Герберт сказал дворецкому. Или тому, кто открыл вместо него. Видела лишь, что дверь распахнулась, и спустя некоторое — очень непродолжительное — время некромант преступил порог.

Еще спустя некоторое — чуть более продолжительное — время дверь распахнулась снова.

Когда Герберт двинулся обратно к иве, даже из своего укрытия Ева заметила, как при движении из-под его плаща пробивается солнечное сияние.

— Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла, — благодушно возвестил Мэт.

— Не льсти себе, клякса, — безошибочно угадав, куда он клонит, сказала Ева устало.

— Да ладно тебе. Признай, даже смерть Кейлуса на пользу делу пошла. Не обернись все так, как обернулось — сколько б еще твой женишок и людишки под его началом ковырялись с восстанием?

Слова ожидаемо хлестнули бичом по кровоточащей душе. Картинка из давнего сна — когда Ева кричала, пока Мэт на ее глазах убивал Динку и Кейлуса — всплыла в памяти сама собой. Хотя нет, не столь давнего: с тех пор, как она в последний раз очнулась в ванной замка Рейолей, прошло всего-то дня три…

Сколько правды было в том кошмаре? Чего Ева не помнит и не вспомнит — она надеялась — никогда?

— Не смей. Говорить. О Кейлусе. — Жмурясь, она прижала ладони к вискам. Собственный голос, глухо-стальной, как струна под сурдиной, едва пробился в ушах сквозь музыку, погребающую демона под нотным шумом. — Пошел вон.

Когда она открыла глаза, Герберт уже стоял перед ней. Протягивая рапиру на вытянутых руках, вопросительно вглядываясь в гримасу на ее лице.

— Нелады с внутренним демоном, — процедила Ева, отвлекаясь от мысленного воспроизведения яростной темы первого виолончельного концерта Сен-Санса. Взяла Люче — не удивляясь, что клинок снова переливается огнем, лишь чуть тусклее, чем раньше. И как она раньше не замечала, что он цвета драконьего пламени?.. — Идем. Хочу поскорее с этим покончить.