Внезапно я чувствую чьё-то присутствие. Кто-то садится на кровать рядом со мной, чьи-то руки осторожно убирают с моего лица слипшиеся от пота и крови волосы, мягко касаются щеки. Я с трудом разлепляю веки. У женщины, которую я вижу, такие же тёмные волосы, как у меня, только чуть тронуты ранней сединой. Вокруг её глаз – один в один такого же цвета, как мои – тонкая сеть морщин.

– Мама? – неуверенно шепчу я. Как здесь могла оказаться моя мама?.. Ещё сутки назад я пыталась представить её лицо или хотя бы вспомнить имя, но ничего не вышло, а теперь она здесь, на Ла-Уэрте… И если я умираю, а она пришла, возможно, что-то случилось дома, и теперь её тоже больше нет.

– Не получилось, – бормочет она. – Марикета, у нас снова не получилось.

– Не получилось что? – я с трудом шевелю обескровленными губами.

– В мире, где всё меняется, некоторые вещи остаются неизменными, – она говорит какую-то бессмыслицу, стирая с моих щёк слёзы, а потом я делаю вдох и больше не могу выдохнуть.

Перед моими глазами вспыхивает мешанина цветов, и всё исчезает в этой ослепительной вспышке.

Я судорожно глотаю воздух, который проникает в заледеневшую грудную клетку рваными горячими толчками. Мои лёгкие словно наполнены холодной водой, и я чувствую себя так, словно только что действительно умерла. Я по-прежнему ничего не вижу, кроме миллиарда вспышек перед глазами, только слышу голоса близких, окутывающие меня, словно чересчур тёплое одеяло, которое мне не терпится с себя скинуть.

– Блядь, она опять светится! – орёт Зара.

Кто светится? Она ведь не обо мне?

– Марикета, – я чувствую знакомые горячие ладони Джейка на своих плечах, – пожалуйста, приди в себя.

– Маккензи, отойди, она тебя сейчас жахнет! – рявкает Эстелла.

– Тихо, Валькирия, – одёргивает её Майк, – никто никого не жахнет, это ж Марикета, она Дедулю не тронет…

И именно эта странная уверенность Майка вкупе с тем, что он впервые на моей памяти никак не переиначил моё имя, вдруг становится для меня путеводной звездой. Я разрываюсь от боли, разрываюсь от осознания, что все мои воспоминания о доме были ложью, что всё это – лишь игра моего сознания, но я не могу позволить своей ярости причинить кому бы то ни было боль. Нет, это… Это буду не я.

Зрение проясняется постепенно, словно невидимая сила, льющаяся из моего тела, с пульсирующими равномерными толчками затягивается обратно в мои вены. Когда я, наконец, могу увидеть ошарашенные лица моих близких, мне стоит огромных усилий не разрыдаться в объятиях Джейка.

– Что случилось?

– Это ты мне скажи, – бормочет Джейк.