-- Первым спущусь я, -- сказал Острон. -- Сунгай, что говорит Хамсин?
-- Она обнаружила отряд одержимых в двух фарсангах отсюда, -- отозвался джейфар, -- на самой кромке воды. Долину всю затопило, впервые за многие годы.
-- Хорошо, -- кивнул он. -- Я спущусь, а потом опускайте лошадей.
-- В таком случае, я должен спуститься тоже, -- фыркнул Сунгай, -- иначе кто их будет успокаивать.
Четверо воинов уже собрались на краю обрыва, вертели в руках веревку, переговаривались: видимо, решали, как лучше будет ее опускать. Острон и Сунгай подошли к ним; нари принялся обвязываться веревкой, готовый идти вниз. Кто-то подошел сзади.
-- Я могу спускать веревку, -- негромко пробормотал Ханса, -- один.
Сунгай стремительно обернулся. Низкорослый марбуд стоял с независимым вроде бы видом, глядя в упор на джейфара, но что-то в его позе было такое, что заставило Острона ухмыльнуться себе под нос: Ханса чувствовал себя
-- Даже когда придется опускать лошадей? -- недоверчиво спросил Сунгай. -- Учти, одна лошадь весит, как пять воинов в броне.
-- С лошадьми один человек может помочь мне, -- буркнул марбуд, снимая свой плащ. Ветром затрепало его холщовую рубашку. -- Я... еще не пробовал поднимать лошадь, но думаю, управлюсь. А веревка выдержит?
-- Веревка выдержит, -- сказал один из воинов, недоверчиво протягивая моток Хансе. -- Господин Анвар сказал, она очень крепкая.
Острон, не слушая их, отошел к краю и заглянул вниз. От высоты у него слегка закружилась голова. Он слышал, как Ханса сзади окликнул его:
-- Ты доверяешь мне, факел?
-- Да, -- ответил он.
-- Тогда спускайся.
Подумав, Острон уселся на край и спустил ноги. Веревка, которую за его спиной перебирал в руках Ханса, натянулась. Он сполз еще немного. Вниз посыпались камушки, заставив что-то вздрогнуть внутри; потом Острон решительно перевернулся, оказываясь лицом к обрыву, и повис на руках.
-- Я держу, -- сказал сверху Ханса. -- Ты легче того валуна, поверь.
Тогда он отпустил руки.
Веревка натянулась и тихонько заскрипела. Держаться здесь было не за что: отвесная скала была ровной на протяжении касабы или двух, и лишь там, внизу, Острон разглядел уступок, на который можно было бы встать ногой. Он медленно тронулся, рывками: Ханса разматывал веревку.
Это были не самые приятные моменты в его жизни. Острон не мог наверняка сказать, сколько длился этот спуск; временами его ноги находили опору, но Ханса продолжал перебирать веревку, и Острон скользил дальше, и вода внизу становилась все ближе.