– Если честно, не знаю – короны у меня с собой нет, а императорский алмаз, как я вижу, у Вас, миледи. Он единственный в своем роде. Но вот, у меня есть герцогский камень.
Гость отцепил что-то от воротника и протянул Самине раскрытую ладонь. На ней горел рубин.
– Ри… которая не моя… не могла бы ты раскутать леди Зури?
– Нет, – возразила та. – Приоритет камней, господин риз Авир. Мне жаль.
– Ри, сними броню. – попросила Самина.
Джур жестом пригласил ее обратно на веранду. Он присел на перила. Наверное, разглядывал Самину, изучал. Она стояла поодаль и не могла утверждать, что так оно и было: глаза императора прятались в черном тумане.
– Как Эйден?
– Хорошо. Вот-вот завершится ремонт.
– Вы так называете лечение?
– Роботов. Он же машина.
– Вы знаете, после всего, что случилось, я склонна больше доверять машинам. Нежели людям, которые любят называть их так.
Тень рассмеялась. Мирно, без издевки. В Джуре вообще не было колючек и того журчаще-звенящего металла, что с непривычки придавал жути Эйдену. Новый император не источал парализующих чар.
– Самина, я, кажется, перегнул. Но так даже лучше. Знаете, мне уже семь веков, и последние лет триста я продлеваю жизнь разными способами. В империи у меня для этого широкий выбор инструментов. Какие-то агентства работают над ДНК и РНК, есть центры инъекционной поддержки и нано-обновлений. С приходом к власти Эммерхейса модным стало заменять изношенные натуральные клетки на новые синтетические. За двести лет я нашпиговал себя искусственными костями, жабрами, кожей. Это ведь все такое вечное, прекрасное. Так вот к чему я веду: в последний месяц я растерял столько живых нервов, что не далее как вчера отметил замену последней натуральной клетки.
Скафандр на имперце растворился, и на веранде Самины возник Джур риз Авир. Еще один синтетик.
– Мы с адмиралом опрокинули токсидра в честь меня-машины. И ничего не поменялось. Я – корабль, в котором заменили каждую деталь, но это все еще я. Так что если Вам теперь отчего-то импонируют роботы, а не люди, имейте в виду: не от крови или ртути зависит человечность. Органика там, неорганика. Суть одно и то же.
Самина и без него уж месяц как запуталась. Затерлась граница между нею – биологической машиной, и синтетиком – машиной искусственной. Девушка была на краю фундаментального открытия. «Теории всего», как в физике, но в биологии. Объединения живого и мертвого. В Эйдене. В Джуре.
– Нас здесь учат, что только я – вот только такая я – человек, – рассуждала она. – По всем канонам «настоящий человек» – тот, кто живет и думает определенным образом. Но каким?! Таким, как биологический человек Харген? Или стрекоза Бритц? Или робот Эйден?