Гвендолау, стойкий соратник, неукротимый в бою и дружбе. Он первый поднимал кубок и последним его опускал, пил жизнь болыпи- ми глотками, не знал ни боли, ни тягот, когда надо помочь товари­щу...

Блез, последний истинный бард, чуткий и понимающий, неизмен­ный в дружбе, стойкий в добродетели; горящий факел, поднесенный к сухому труту Старых Обычаев...

И другие: Эльфин... Ронвен... Мелвис... Киалл... Аврелий...

Тяжесть на сердце не прошла ни весной, ни летом. Я все чаще и ча­ще ловил себя на мыслях об отце. Я пытался понять, каким он был, горевал, что так его и не видел, плакал, что не слышал звука его го- 398

ГЛАВА 16

лоса. Постепенно сожаление переросло из простой печали в черную ненависть к сгубившей его Моргане.

Меня приводило в ярость, что она живет и дышит воздухом этого мира, в то время как Талиесин и много других прекрасных людей его покинули.

И мне пришло в голову убить ее.

Я даже решал, как это осуществить. Еще до конца весны я проду­мал все детали убийства. В душе я убивал ее великое множество раз.

Я не страшился исполнить свой замысел. Наверное, я отыскал бы ее и уничтожил. Однако мы редко бываем предоставлены сами себе. Господь смотрит за всеми, не давая нам надолго отойти. Думаю, ес­ли б не это, томиться бы мне вместе с Морганой в смрадной адской темнице.

А случилось вот что.

На Холм святилища пришла женщина, маявшаяся от недуга в ко­стях: они стали хрупкими, как прутики, легко ломались и потом дол­го не срастались. Дошло до того, что малейший удар приводил к 60- лезненной шишке, которая не проходила неделями. Она сильно стра­дала от своей хвори, постоянно мучилась, то ходила с рукой в лубке, то ковыляла на костылях.

Она убедила родичей отвести ее в Святилище, потому что слыша­ла о здешних монахах-врачевателях, а точнее — о тех чудесных исце­лениях, которые совершила Харита. И вот с простодушной верой она пришла лечиться.

Харита уже заметила мою растущую тоску и, думаю, встревожи­лась. Она пыталась со мной говорить, но я уже не воспринимал слов. В тот день, когда пришла эта женщина, Харита взяла меня с собой. Я был в полном помрачении чувств и пошел с ней в Святилище, потому что мне было безразлично, куда идти.

Женщина, не молодая, но и не старая, была в залатанном, обтре­панном по подолу, но чисто выстиранном зеленом наряде. Она улыб­нулась Харите, когда та вошла в комнату, отведенную монахами для больных. Были здесь и другие страждущие, между ними ходили мона­хи в серых одеждах. С холма, словно сладостный дождь, доносилось пение псалмов.

— Как тебя зовут? — ласково спросила Харита, садясь на табурет рядом с лежанкой женщины.