— За дорогих усопших! — объявил Марк.

Я засмеялся, и последовал за Пенни к лестнице. Моё испытание лишь началось, но, как однажды сказал поэт, «когда женщина хочет, мужчина лишь может ей подыгрывать». Я подыгрывал, и весьма охотно, могу добавить. В грядущие дни у меня больше никогда не будет такой ночи, да и не думаю, что я смог бы пережить ещё одну — но я никогда не об этом не жалел. В ней была вся радость и всё возбуждение нашей молодости, и когда ночь миновала, я оплакивал её потерю. Больше такой ночи у меня не будет.

* * *

Заря пришла со своей обыкновенной склонностью к преждевременности. Лучи утреннего солнца вонзилось во мои глаза, напоминая мне о срочных дневных делах. Я застонал, и накрыл лицо подушкой. В дверь постучали, и мои надежды поспать допоздна разбились вдребезги. Я сел, протирая глаза, и Пенни схватила меня за руку:

— Игнорируй, — сказала она мне. По мне, так это звучало просто отлично, и я упал обратно в кровать. К сожалению, стук продолжился с нарастающей настойчивостью. Кто бы это ни был, он очень, очень хотел моего внимания. Громко вздохнув, я встал с кровати.

В дверях с неловким видом стоял молодой человек.

— Разведчики докладывают, что враг входит в долину, ваше сиятельство, — поспешно проинформировал он меня. Я его не узнал, но испытывал сильное искушение сказать ему вернуться через несколько часов.

По нашему плану нам всё равно ещё несколько часов нечего было делать. Наблюдать и ждать — вот и вся его суть. Мы не будем действовать, пока враг не окажется там, где мы хотим его видеть. Но я знал, что надежды на отдых не было. Я с тоской оглянулся на кровать.

— Я спущусь через несколько минут, — сказал я ему.

Когда он ушёл, я вернулся, и сел у кровати. Пенни сидела на ней, имея вид растрёпанный и совершенно великолепный. Несмотря на суровость прошедшей ночи, меня сильно тянуло повторить на бис. Пенни раздражённо посмотрела на меня:

— Худшего медового месяца и быть не может, — объявила она.

Я был склонен с ней согласиться:

— Знаю, милая, — сказал я вместо этого. — А военные обстоятельства ведь не ждут[5], - выдал я, надеясь, что высказывание прозвучало важным и мудрым. Но я забыл, к кому обращался.

— Ты и вполовину не такой умный, как думаешь. Надеюсь, ты это осознаешь, — сказала она мне, и принялась одеваться.

— Знаю, любимая, но покуда ты никому не скажешь они, может, и не догадаются, — ответил я. Несмотря на её слова, я всё равно чувствовал себя чертовских умным. Женитьба, похоже, пошла мне впрок.

Мы спустились вниз. Я знал, что с каждым шагом мы приближались к концу моего хорошего настроения. Войдя в главный зал, я увидел, что он со всех сторон набит людьми. Небольшая толпа собралась у высокого стола, где стоял Дориан. Я восхитился его спокойствием, с которым он невозмутимо раздавал инструкции собравшимся вокруг него людям. Стало как никогда ясно, что он был рождён для таких вещей. Я не хотел думать о том, для чего был рождён я. «Вероятнее всего — для массовой резни», — подумал я про себя.