Они облепили дом назойливыми муравьями, но Ник смотрел на эту суету снисходительно. Ожоги его побледнели, пузыри прошли и выглядел он, честно говоря, куда лучше чем я. Он сидел на террасе с чашечкой кофе, который принесли нам, но не федералам, — гостеприимство Эшби так далеко не распространялось — и наблюдал за тем, как его двор тщательно и методично обыскивали.

— Как там твой приятель? — поинтересовался Ник.

Я пригубила кофе.

Стоило бы уйти отсюда, и из дома, благо, разрешили вернуться в собственный, верно, посчитав, что раз уж я настолько ненормальна, что стремлюсь туда, то этим стоит воспользоваться.

Вернуться хотелось.

Более того, тянуло туда с неудержимой силой.

В подвал.

…как получилось так, что никто не обнаружил?

Или нашли, но оставили… почему? Ждут, когда я вернусь проверить, на месте ли дурь? Или…

— Который?

— А у тебя их много?

— Да нет, — я зажевала кофейную горечь круассаном. — Ты вот. Еще Гевин. Но у него малышня выходит, будет при гнездах. Оллгрим. Мы с ним иногда рыбалку обсуждаем. Что? Если ты рыбалку не любишь, то не значит, что другие тоже…

— А Томас?

— Томас? — круассан безбожно крошился, словно бы намекая, что столь изысканную выпечку нужно держать крайне аккуратно, двумя пальчиками. И откушивать с должной долей трепета.

Трепета во мне не хватало.

За федералами мрачно наблюдал Клайв. Он бродил по саду, от одной ямы к другой, останавливался перед разворошенными газонами и, готова поклясться, пересчитывал сломанные ветки. Федералы пытались от него избавиться, но не вышло.

Клайв всегда отличался упрямством.

— Не желаешь проведать?

— А очень надо?

Не буду лгать, что я вообще о нем не думала. Думала. Более того, этот наглый засранец, который решил, вернувшись в город, все тут перевернуть, не выходил из головы.