– Поиграем, – улыбаюсь я, позволяя безумию захватить и себя. Откидываю голову назад, смеюсь, отпускаю себя. Страх… что такое страх? По сути, просто слово, когда тебе нечего терять.

От неожиданности он ослабляет хватку, и я отступаю на шаг. На мне старый сарафан в красную полоску – легкий, почти невесомый, с перламутровыми пуговицами. Петли растянулись, оттого пуговицы выскальзывают из них, стоит лишь слегка потянуть в сторону.

– Нравится? – Выпрямляю спину, позволяю разглядеть. – Ты ведь этого хотел?

Не этого. Понимаю по взгляду, по плывущим очертаниям лица. Не лицо – восковая маска. И именно я создаю ее. Именно я… Гоша понятия не имеет о повадках отца, о его внешности, я кормлю его добровольно. Это всего лишь попытка напугать, вызвать эмоции. Страх сложнее всего контролировать. Именно потому – он. Всегда. Ты ведь и сама не гнушалась раньше, Яна. Страх легче всего вызвать и сложнее всего потушить. Почти неиссякаемый источник энергии. Страх питает себя сам.

– Что же ты, не хочешь больше? – усмехнулась я, грациозно наклоняясь, чтобы поднять крупный осколок разбившейся статуэтки. – Я уже давно не боюсь этого. Я научилась играть. И стала неплохим игроком… папа.

Только отца больше нет. Есть Гоша – растерянный и злой. На его стороне туман, он шипит, клубится, путается в ворсе ковра. Подбирается к моим ногам. Ну уж нет! Это не твой сон, ублюдок!

– Егор, ты должен это прекратить!

Однако, казалось, у Гоши тут намного больше прав, чем у Егора. И манипулировать пространством получалось лучше. Комната росла, ширилась, искривлялись в сюрреалистическом порядке грани, выгибались дугой стены, а сам нарушитель порядка рос ввысь и вширь. Раздавались плечи, и голову будто бы раздуло. Топорщились в разные стороны жидкие волосенки, глаза запали глубоко, лоб выдался вперед, а нос, наоборот, сплющился, выворачивая ноздри, из которых вырывался сизый дым.

– Поиграем? – захохотало чудовище, надвигаясь на меня и глядя сверху, из-под потолка, который потолком быть перестал и превратился в мучнисто-серое небо. Небо вскипело, закручивая воронки темных туч, туман потянулся к нему, словно дитя – к матери. Гоша-чудовище цепляло его затылком, блуждал безумный взгляд, выискивая, видать, самую больную мою точку. – Поиграем?

– Всенепременно, – послышалось откуда-то справа, меня обняли за шею и прижали лицом к груди, а потом вспыхнуло – яркое, ослепительное. Заставило зажмуриться, вжаться в Егора сильнее.

Когда я открыла глаза, чудовище исчезло. И комната стала вновь нормальной, если можно так назвать помещение, забитое хламом, с огромным пылесборником на полу. Гоша лежал в углу, скорчившись, прижав колени к груди, и не шевелился.