Последний, добивающий удар. Обескураженная, Холо хотела было парировать, но только беззвучно шевелила губами, пока наконец не поняла, что этим лишь подтверждает своё поражение. Девушка осознала, что её ушки под капюшоном поникли, и она уныло потупила взгляд.

Вот он, долгожданный реванш! Но истинная победа ещё впереди. Лоуренс не солгал, но его слова и не были полной правдой. Поэтому, если он сейчас скажет, что есть доля правды в том, что она ему нравится, то дни, когда Холо обводила его вокруг пальца, будут отомщены.

По правде, ему были до́роги моменты, когда Холо смеялась, или когда он видел её спящей и беззащитной, или даже когда она была в печали. То есть…

— То есть в таком виде я тебе больше по нраву?

Холо заискивающе посмотрела на своего компаньона, и краска стыда — несмотря на все усилия Лоуренса — залила ему лицо.

— Чурбан ты. Чем самец глупее, тем больше он любит слабых женщин. И не замечает, что сам слаб на голову.

В ехидной ухмылке Холо обнажила клыки. Она махом вернула былое превосходство.

— Если желаешь видеть меня беззащитной принцессой, будь сам сильным рыцарем. Скажи, кто ты есть?

Холо выжидающе направила на него палец, но Лоуренс не знал, как ответить. Он перебирал в памяти события, и они убедительно показывали, что никакой он не избранный рыцарь, а заурядный торговец. Озадаченный вид Лоуренса вполне удовлетворил Холо, она расслабленно выдохнула, но что-то вдруг вспомнила и упёрла указательный палец в подбородок:

— Хотя… если подумать, есть один пример…

Лоуренс с сомнением начал рыться в сундуке своей памяти, но ничего достойного не припоминалось.

— Ты что, уже забыл? Когда ввязался в эту ерунду с серебряными монетами. Ты защищал меня в подземелье.

— А, ты про это…

Теперь он понял, о чём речь, но не связывал этот поступок с рыцарством. Он всего-то стоял в изорванной одежде, еле держась, чтобы не упасть в изнеможении.

— Рыцарем делает не только сила. Если подумать, меня впервые в жизни кто-то защищал.

Всегда стремительная и пугающая в своей непостоянности, Холо без тени смущения улыбнулась и снова придвинулась к Лоуренсу. Торговцам тоже присуще преображаться, когда от этого зависит их прибыль, но Холо с лёгкостью заткнула бы их всех за пояс — Лоуренс был тому свидетелем.

— Возлагаю надежды на твоё крепкое плечо…

Это было сказано с улыбкой, соединившей в себе кошачью элегантность и детскую наивность, — такой Лоуренсу не увидеть и за десятки лет торговли. Но улыбка — ложь. Холо всё ещё злилась на слова Лоуренса о том, что она не в его вкусе. Даже не злилась — была в ярости. Торговец хорошо это понимал.