— Но это нужно, для перерождения.

— Мы же будем там вдвоем? Мы же не расстанемся.

— Конечно, мы станем богами, как первый переходящий.

— И мы сможем… — его лицо залило кровью. — Ну…делать с тобой.

Халли рассмеялась. Он испугался, что если ее звонкий смех привлечет стражников.

— Мы сможем делать все, что захотим.

— Вы закончили? Пробурчал недовольный Вейд. — Я готов уже.

Халли подошла к пареньку. Усмехнувшись, потрепала его по макушке. Он лишь поежился. Он, поправив серую шкуру с приделанными умельцами оленьими рогами к ней, на окровавленном теле первосвященника, которое он совсем недавно таскал и сажал на алтарь их бога, которого они величаво звали никак иначе, как Отец, и подошел у своему почти воспитаннику.

— Ты точно готов?

— Да — он зажевал кусочек плоти священника. — Я вас там подожду, надеюсь после перехода вы будете менее мерзкими. И не будуте постоянно обниматься и все-такое.

Он почувствовал как улыбка расползлась по его худому, бледному, как и у всех в гнезде, лицу. Лезвие пронзило горло мальчишки, и он, улыбаясь, пал на грудь своего старшего брата, почти отца.

— Теперь наш черед — вздохнула Халли.

— Да, — он схватил ее за руку, подтянул к себе.

Сейчас за дверью храма было не менее дюжины стражников, пивших в честь утреннего праздника, но он не думал о них, об опасности, которые те несли. О шуме, который они создавали. Он хотел лишь одного, последний раз насладится ею, своей Халли, своей первой и последней. Ибо страшен был переход, ведь разве так боги могут. Могут ли так страстно любить, как они сейчас. Может уйти, может они перейдут не сегодня…

Она снова прочла его мысли, нож ударил в шею, его тело трепыхалось не по его воле. Душа переходила с улыбкой, ведь последнее, что он увидел — это ее взгляд, полный любви и блаженства, а последнее, что почувствовал — ее жар, и себя окутанным им.

«Я так и знала, что ты не сможешь» — вздохнула Халли.

Теперь ее черед для перехода. Она поцеловала своего первого и последнего, привкус плоти первосвященника все еще стоял в горле, но она еще чувствовала и его душу. Она улыбнулась: теперь ее черед для перехода.

Улицы древнего Коннахта находились в тихом предрассветном запустении. Исключение составляла широкая круглая площадь перед Высоким храмом и несколько примыкающих к ней кварталов, на которых, в ожидании открытия праздника начинала стягиваться толпа городских обывателей. И если ветер свободно гулял по пыльным серым узким улицам города, наслаждаясь редко виданной волей, то на крупнейшей площади города он разбивался об огромную толпу страждущих. Их тихие благоговейные молитвенные гимны восходи ввысь к небесам, и накрывали весь спящий город.