Светлый фон

– Татьяна Анатольевна, вы поступили? – раздался сзади скрипучий голос старичка-профессора, что преподавал у нас черчение на подготовительных курсах. «Надо было выбрать его предмет…», – подумалось мне.

Я повернулась, и он всё увидел на моём лице. Но всё же подошёл к спискам, провел пальцем до моей фамилии. Беляева Татьяна рис. Неуд. Стало так нестерпимо стыдно, что я опустила голову, глядя, как две капли упали на мраморный пол. Тем не менее, преподаватель продолжал изучать копию ведомости:

Беляева Татьяна рис. Неуд

– Так, так, так. Значит, Асмоловский Игнат рис. Отл. Угу, интересно, очень интересно.

Асмоловский Игнат рис. Отл

И уже повернувшись ко мне:

– Татьяна Анатольевна, пройдемте со мной, пожалуйста.

Я поплелась следом, размышляя, что за «Так, так, так» и кто этот Игнат Асмоловский. Фамилия такая известная и имя знакомое…

Меня привели на кафедру рисунка и посадили на жутко неудобный стул. За дальним столом сидел тот мужик, что меня вчера выгнал с экзамена.

– Найдите-ка мне, пожалуйста, рисунок Беляевой, – обратился преподаватель черчения к лаборанту. Девушка молча порылась в стопке на подоконнике и достала нужный лист. Сидящий на галёрке, кажется, меня узнал и резво подскочил со своего места:

– Карл Иванович, здравствуйте! А листы брать нельзя, они ещё зав. кафедрой не подписаны и не подшиты!

– Так, так, так – не обращая внимания на трепыхания коллеги, мужчина рассматривал мой, едва начатый рисунок. От него не укрылись и заметки относительно времени.

– Что ж вы так, Татьяна Анатольевна? – поинтересовался он у меня.

– Меня выгнали.

– За что?

– Официально за то, что списывала.

– Голову Аполлона? У соседа по парте? – задорно усмехнулся профессор.

– Карл Иванович! – молодой преподаватель снова решил встрять в разговор. – Абитуриентка Беляева использовала сотовый телефон на экзамене, что категорически запрещено правилами ВУЗа!

– А рисовать за поступающих можно? – огрызнулась я. – Покажите мне это правило, я в следующий раз найду, кого вместо себя привести!

– У, как интересно, – Карл Иванович задумчиво на меня посмотрел. – И кто за кого рисовал?