Яна махнула рукой.

– Разберемся…

* * *

Собака действительно не залаяла.

Евдокия мирно спала, когда к ее виску прижалось холодное дуло револьвера.

– Пискнешь – пристрелю.

– А… – задохнулась баба.

– Не бойся. Ты мне не нужна, мне надо знать, куда отправилась твоя дочь…

Каким-то шестым чувством, которое чудесно пробуждается под угрозой гибели, Евдокия поняла – лучше не врать. Ну и не стала.

– Савватей ее в город увез.

– Зачем?

– Внук у него. Сказал – родные умерши, пригляд надобен…

– И никого лучше деревенской проститутки не нашлось?

За дочь Евдокия обиделась, револьвер там, али что…

– Что б ты понимал…

– А ты объясни? – шепнула темнота. – Так, чтоб мне понятно было.

– Кто ж из баб так лесничиху-то обидит? А Ксюха, считай, отрезанный ломоть, соли, не соли, горьше не будет. Уже наплакалась… на то и Марфа не обидится. Она хоть баба крепкая, а не дура…

Яна поняла. Кивнула, забыв, что ее в темноте не видят. Деревня же!

Все связаны, где родством, где выгодой, где еще какими отношениями. И помочь Савватею с его внуком невесть от какой бабы – значит, сильно оскорбить его жену. И детей, естественно…

Кому ж охота нарываться? Кому надо свою семью подставлять? Ведь обидится лесничиха наверняка, а деревенская обида, равно как и деревенская память – крепкие. Спустя пятьдесят лет тебе пакость припомнят! Внукам твоим потычут!