Вьяго коротко кивнул.

– Глупости, – сказала Тейя. – Мы все пользуемся ядами. Просто у тебя эта, как ее…

– Слово, которое ты ищешь, – специализация.

– Не только.

Тейя постучала по рукояти его трости. Да, все Вороны применяют яды, но очень немногие хранят их в таком количестве.

– Ты сказал, Катерина все еще считает, что убийства – дело рук кунари. А что думают Эмиль и Данте?

– Полагаются на ее мнение. Кстати, о них… – Вьяго достал серебряные часы из кармана сюртука. – Они уже должны были вернуться.

* * *

Катерину и Боливара они обнаружили на опоясывающем виллу балконе; внизу простирался сад. Катерина сидела так неподвижно, что ее можно было принять за одну из мраморных статуй, охраняющих дом. Совершенно иначе выглядел Боливар, подпрыгивающий на коротких ногах в хмельном возбуждении. Он уже успел пробраться в винный погреб за порцией храбрости.

– Почему так долго? – раздраженно спросил эльф.

Его волосы завились на концах, а зубы потемнели от вина. «Зубами демона» называл такие Вьяго в детстве. Стоило увидеть их сейчас, и вспомнилась мать – из той поры, когда отец был редким гостем в их доме.

– Есть что-нибудь от Эмиля и Данте? – спросил Вьяго Катерину.

– Они поднимаются по склону, – ответила Первый Коготь, сдерживая голос. – Судя по выражению лиц, не с хорошими вестями.

Вьяго не удивился. И все же в глубине души он надеялся, что неправ. Тогда бы все оказалось гораздо проще.

Тейя подошла к Катерине, чтобы плотнее обернуть ее плечи шалью.

– Ви сварил кофе, нонна. Могу принести.

Пожилая Ворона фыркнула:

– Кофе, приготовленное мастером-отравителем на кухне, полной трупов? Благодарю покорно.

Вьяго усмехнулся. Тейя всегда пыталась заставить других смотреть на него ее глазами. Она выросла на улице, для нее Вороны – как семья; Катерина вместо матери, которую эльфийка никогда не знала; Джули – завистливая сестра; Эмиль и Боливар – богатый и вечно пьяный дядюшки соответственно. Но для Вьяго все они деловые партнеры. Ему не нужно, чтобы его любили – достаточно уважения и толики страха.

Через несколько минут вошли Эмиль и Данте. Вьяго отметил, что у Данте лицо не такое, как прошлой ночью: у кожи здоровый оттенок, а глаза живые, ясные. Возможно, этой переменой он обязан напряженному обследованию острова. Либо снова принимает лириум.