— Да, профессор Сомалия, — ответил я, а сам чуть сглотнул рвущуюся наружу кашу. Дымок, что вылетал изо рта Сомалии мало того, что неприятно выглядел, так еще и пах не лучше. Оладка перепеченная! Да он вонял так, как будто в профессора залили всю плесень, которую только смогли отыскать в Школе.

Минут через пять зелье было готово.

— Ничего себе, мой птенчик! — Профессор захлопала в ладоши и посмотрела на меня с таким восхищением, что у меня аж глаз задергался. — Я ведь хотела немного подшутить над тобой и дала тебе задание, которое обычно есть на выпускных экзаменах по моему предмету. Но ты справился! Ай да умница! Ай да молодец!

Теперь с восхищением смотрели на меня почти все одноклассники, а я хотел провалиться под землю. Даже Носатый больше не смотрел на меня со злобой, а словно увидел во мне что-то такое, чего раньше не замечал. Что-то мне стало не по себе.

— Садись, мой птенчик! А у нас новая тема. Записывайте, мои сладенькие…

Под пристальными взглядами одноклассников я уселся на место. А когда они от меня наконец отвернулись и уткнулись носами в свои свитки, я незаметно передал Триссе записку:

«Что я там хоть сделал?»

«Зелье вечной юности».

«То есть можно не стареть? Почему тогда у нас так много стариков?»

«Не пиши ерунду. Оно просто так называется. Действует не больше суток».

«Ладно, понял. Трисса, ты ничего у профессора Сомалии странного не заметила?»

«Нет, а что?»

«Да так, ничего».

Если уж Трисса ничего не заметила, значит больше никто ничего не заметил. И спросить-то больше не у кого. Спросил бы у Руфуса, так и Руфуса я очень давно не видел. Я даже для него на тарелке бутерброд на ночь оставлял, а утром он нетронутый оставался лежать на моей тарелке.

Вскоре прозвенел звонок, и мы с друзьями вышли в коридор. Там мы нашли свободную лавочку и побежали (все, кроме Пара, потому что он решил остаться в аудитории) к ней, пока никто не занял. На пути я кого-то сшиб.

— Ой! Прос… А это ты!

Я уже готовился к тому, что Носатый попытается мне врезать, но тот просто поднялся на ноги, отряхнулся и тихонько, чтоб никто другой не расслышал, сказал:

— Ты ведь все видел, да?

— Ты о чем?

— Маму.