Но самое главное — энергия Хозяев. Потоки неведомого излучения, наполнявшие все пространство Города, текущие в стволах деревьев, вихрящиеся в воздухе, необратимо изменяющие людей, а потом подпитывающие, получившихся из них существ, излучения, являющегося сутью и смыслом всего, творящегося здесь, исчезли. Полностью и, видимо, навсегда.
— Да-а, — протянула Настя, разглядывая далекие, но отчетливые границы мира. — Значит, не ошиблись мы насчет коробки.
— А ты сомневалась? — спросил я.
— Да нет. Но, как говорится, пока сам не увидишь…
— Меня больше интересует, что все это значит. На нас обиделись и бросили на хрен вместе со всем Аквариумом?
— Нет. Мы им нужны. Точнее — я. — сказала Настя. — Но здесь нас ловить слишком опасно. Мы стрелять умеем, можем поранить или вообще убить.
Она помолчала задумчиво, потом продолжила:
— Периодов больше не будет, еды не будет, останутся только мутанты и люди, обреченные на голодную смерть, или что похуже, например, как в метро у Карбюратора. Не будет больше дня и ночи, исчезнет эта искусственная иллюзия времени, останутся только мертвые декорации. Испытательный полигон исполнил свое предназначение и больше не понадобится. Его можно отключить от питания, чтобы удачный результат эксперимента сам вылез наружу, прямо в шестипалые руки лаборантов. А то, что будет с остальными несчастными живыми душами, которые не пригодились, никого не волнует. Совсем.
— Значит надо вылезать. — сказал я. — Прямо в шестипалые руки.
— А куда деваться? — пожала она плечами. — Здесь мы теперь долго не продержимся.
— Ладно, тогда — сначала до Сарая, а потом к Реке. — подытожил я.
Путь до пивзавода занял минут тридцать. Город был пуст и безмолвен. Лишь один раз, когда мы проходили красивое здание Загса, прямо из его дверей выскочили двое орущих Волосатых. Молодожены… Увидели нас, начали быстро приближаться. Мы подняли оружие, но звери исполнили совершенно непонятный номер. Один из низ резко свернул под прямым углом и, громко рыча, исчез во дворах на той стороне улицы Луговой, а второй, не добежав до нас метров сорока со всей дури врезался в фонарный столб. Столб, гудя, покачнулся, а Волосатый отлетел метра на два, поднялся на четвереньки, ошарашенно мотая головой, а затем снова атаковал несчастный фонарь. И так раза три. Потом, видимо, совсем обессилел, замер на месте, смотря на асфальт и грозно порыкивая, развернулся и медленно заковылял обратно к Загсу, пошатываясь словно пьяный.
— Совсем очумели кадавры. — проговорил я. — Их же тоже, получается, кинули.
— В смысле?