— Я не вру, — я не знала, почему он верил лжи, что Веран был жертвой, но не правде, что Тамзин не была связана с грязной преступницей.

— Эта капля информации может облегчить последние часы твоей жизни, — сказал он. — Скажи, что Тамзин Моропай работала с тобой, и я попрошу тихо тебя повесить.

— Нет, — сказала я. — Это неправда.

Он шагнул вперед, и я невольно вздрогнула. Он наступил на мой живот и склонился на эту ногу, придавливая меня к каменной стене. Я содрогнулась, слезы выступили на глазах от боли. Мои пальцы сжали его лодыжку, я пыталась уменьшить давление, но он не поднимал ногу, а уперся локтем в колено, его лицо оказалось еще ближе ко мне. Цепь звякнула, выдавая дрожь моих рук. Страж с лампой за ним подвинулся, чтобы луч бил по мне из-за Кобока.

— Скажи, что Тамзин была заодно с тобой, что ты проникла в замок через нее.

— Ничего глупее я еще не слышала, — процедила я, стиснув зубы до боли в голове.

Он отцепил мою ладонь от своего сапога, поднял ее даже нежно, словно ладонь ребенка. Его лицо все еще было близко к моему, он подцепил мой ноготь своим ногтем большого пальца. Голова кружилась от новой боли.

— Где Тамзин сейчас? — спросил он.

— Не знаю.

— Где принц Яно?

— Не знаю.

Давление на ребра и под ногтем усилилось. Свет лампы обжигал веки. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его нависшее лицо.

— Что ты знаешь? — Кобок был так близко, что его дыхание задело мою щеку. — Что угодно тебе поможет. Кто помогал тебе в пустыне? Кто укрыл тебя в Моквайе? Где твои сообщники?

Я молчала, разум стал пустым камнем. Тишина и неподвижность вели к безопасности, они были средствами контроля в мире, который двигали другие люди. Я не знала, откуда взялись эти мысли, но в борьбе сформировался вывод, что молчание было настоящей силой.

Боль создала вспышку движения перед глазами — ткань трепетала, словно от ветра. Яркая лампа стала нежным солнечным светом. Звон цепи превратился во что-то, что я не могла определить, но не было времени думать об этом. Странный миг прошел быстро, его сменили ощущения настоящего. Ребро трещало под его сапогом. Мой ноготь гнулся.

Мы застыли навеки, голова гудела от нехватки дыхания в легких. Наконец, Кобок выпрямился, и это усилило боль, а потом его сапог пропал. Я жутко вдохнула с агонией и облегчением. Кобок поправил свой темно-золотой камзол.

— У тебя есть эта ночь для размышлений, — сказал он. — Стражница будет стоять снаружи — сообщи ей, если передумала. Иначе будешь казнена завтра к обеду на площади. Там будут зрители, так что все пройдет медленно.

Он думал, что медленная смерть как-то отличалась от остальной моей жизни? Он просто заинтересует других людей в этом.