А это случалось десятки — сотни — раз в день, каждый день, и люди звали это нормой.

Я скривила губы.

Веран не зря злился.

Это злило и меня.

Этот замок был скоплением наглости и смерти, и они развивали их внутри и снаружи стеклянных куполов.

Я импульсивно ударила по подносу, за который щедро заплатили богачи сверху, дав мне последнее утешение в жизни, которую они создали для меня. Серебряная тарелка соскочила с подноса, опустилась под углом, и пустой кубок опрокинулся. Капли вина стекли по тарелке мимо отражения моего лица, глядящего на меня.

Картинка в серебре задрожала, и я моргнула. Я искала в своем отражении знакомые детали, но их искажали царапины на металле и тусклый свет лампы. Даже мое лицо таяло, искажалось от всего, что было во мне.

В следующий миг я моргнула и увидела не себя, а другую девушку.

Элоиз.

Я смотрела на отражение. Металл исказил мои острые черты, заменив их мягкими. Тьма сделала мои волосы распущенными, рассыпавшимися по плечам. Лампа блестела на оловянных гвоздиках в моем ухе, и они напоминали жемчуг.

Принцесса Элоиз Аластейр.

Она болела, когда я видела ее пару недель назад. Ослабленная лихорадкой, которую она подхватила в Толукуме. Зараженная комарами, которых намеренно привлекли к ее комнате, насекомых превратили в оружие, потому что не хватало птиц, которые их ели.

Потому что птицы бились об стекло.

Потому что стекло впечатляло людей у власти.

Потому что люди у власти могли заставить других создать для них стекло.

Я сжала кулаки, и в металлической тарелке отражение Элоиз исказил гнев. Я вспомнила мужчину, посла, бегущего ко мне с дикими глазами. Отец принцессы, Ро. Я видела их обоих несколько минут, но видела его лицо в ее.

Что еще от него жило в ней? Его смех? Улыбка? То, как его нога подпрыгивала, пока он думал?

Мой живот похолодел.

Это было воспоминание?

Я вспомнила обрывки видения, которое пришло с болью, пока Кобок нависал надо мной — ткань двигалась, играли лучи солнца, щелчки. Дыхание вылетело изо рта, видение стало четче. Ткань была скатертью, трепещущей на открытой террасе, озаренной утренним солнцем. Щелканье оказалось звоном утвари по тарелкам. Смех. Кудрявые волосы задели дерево, мы ползли под столом. Голоса тихо звучали сверху. Две маары ног обрамляли нас в нашей пещере, нашей крепости — с одной стороны были штаны и сапоги, одно колено подпрыгивало. Движение и глубокий смех, запах корицы.