Они с Анной сидели на одной кобыле. Благо обе невесомые, как Дюймовочки.

– Шеф, – окликнул меня Никитин, ему я поручил нести неисправную Аннушкину кирасу, – а чё, по рации нельзя вызвать подмогу, ну или там грузовое такси?

– Рация сгорела вместе с телегой. Да и пока выпрошу у вояк транспорт, весь день пройдёт.

– Жаль, а то даже в экзоскелете тащить тяжело.

– В чём? – переспросил я.

– Слово вспомнил. У нас такие кирасы только проектируются. Работающих нет. Надо же. На Луне побывали. Всю Солнечную систему перефотали, а экзоскелеты у вас раньше получились.

Сашка вздохнул и замолчал. А я подошёл к сидящей в седле конезице, на которую хмуро поглядывала Ольга, не выпускающую из рук свою картечницу. Она шла там вместе с разведчиками, разве что один вели под узды лошадей с трупами. Кобылу с барышнями вёл под узды Баранов. Он всё время бросал виноватый взгляд в сторону Анны, словно согрешил в чём.

Надо признать, что спутники конезицы тоже спешились, сопровождая свою госпожу. А сама Огнемила с любопытством поглядывала на всех нас. Её можно понять, чужой мир, чужой язык, чужие люди. Мне-то проще было, я имел половину местного жителя в себе, будучи коктейлем из двух несмешиваемых, но и не разделимых на части душ.

– Далече до дому твоёгу? – спросила она, вглядываясь в показывавшиеся впереди трубы заводов и крыши многоэтажных домов.

– Нет. Всего десяток вёрст.

Конезица кивнула в ответ и снова вгляделась в приближающуюся верхушку города. Всё это время она сжимала в руке небольшую склянку, похожую на ту, что защищала Мстислава от пуль. Иногда задумавшись о чём-то, начинала теребить кожаный шнурок, один конец которого был намотан на горлышко, а второй можно было повешать на шею. Видимо, слово «оберег» для них не пустой звук.

– Шеф! – снова позвал Никитин, – там развилка. Нам же налево?

– Прямо пойдём! – прокричал я. – Там переброшен деревянный мосток через речку. Пешими быстрее здесь будет.

Вскоре двойная колея превратилась в широкую тропу без следов телег или машин, а навстречу попался грязный мальчишка-пастушонок, машущий длинным прутиком. Он пас трёх испачканных коз, которые деловито и самозабвенно жевали траву. При нашем появлении мальчик замер с открытым ртом. Ещё бы, и кирасиры, и странно одетая процессия были незабываемым зрелищем.

Через две сотни метров мы вышли к широкому оврагу, где текла Малая Ельцовка. Вот только моста через неё не существовало. Были голые сваи, вбитые в дно илистой речушки, была тропа, прерываемая неспешным потоком мутной воды, и уходящая вверх по крутому противоположному берегу. А моста не было, словно его разобрали.