– Не смей дохнуть! – вдруг закричала Настя.

По её перчатке проскользнула рубиновая молния, перепрыгнув на белую кожу. Мгновениями спустя под пальцами вспыхнул алый свет, гудящий, как электрическая дуга. Кожа на спине Анны пошла волнами. Из ран толчками потекла тёмно-красная густая кровь с неприятными чёрными комками. Приглядевшись, в этом месиве можно было разглядеть смятые картечины.

Вскоре сияние утихло, а целительница безвольно уронила окровавленные руки вдоль тела. На перчатки сразу налипла хищная до всего жидкого пыль, и пыли было всё едино, что вода, что слёзы, что кровь. Она все их в равной мере сделает грязью.

Белобрысая попаданка сидела рядом на коленях, прижав руки к груди и не шевелясь. А глаза её, наверное, хотели превратиться в большие блюдечки. Столь велики они были. На лице поселилось полнейшее неверие в реальность происходящего.

– Усё, – пробормотала Настя, устало глядя перед собой. – Кончилося.

– Что всё?! – чуть не сорвался в крик Баранов, до сих пор держащий на руках неподвижную девушку.

– Варенье у меня усё дома кончилося, – уныло произнесла рыжая ведьма и тяжело вздохнула. – И какава кончалась.

– Какие, к чёрту, какао и варенье?!

– Обычное, – выдохнула Настя. – Жрать хочу, мочи нет.

– Что с Анной Дмитриевной?! – прокричал Баранов, уже не стесняясь того, что перед ним девушка.

– А паровоз уже был, или ещё будет? – раздался тихий, усталый шёпот. – Всё так запутанно.

Я поглядел на провидицу, которая через силу облизала посиневшие, как на промозглом холоде, губы. И все дружно выдохнули.

– Живая, – протянул Баранов, задрав лицо к небу, – а я хотел на фильму пригласить. Наверное, не время.

– А как же… – начала Аннушка, а потом поморщилась, и по её щекам потекли слёзы. – Пока все предвидения сбывались. Почти все.

Она замолчала, а потом повторила часть своего пророчества в стихах.

– Не понимаю, – произнёс Сашка, слушавший тихое бормотание Аннушки через моё плечо.

Если вздумает на него навалиться, будучи в кирасе, то точно пару-другую костей сломает.

– Что непонятно? – спросил я, вспоминая все события, которые произошли с нами.

– Всё непонятно.

– Долина зверя, кругом очертанья – это земли конезицы Огнемилы. Они же круглые. Зверей ты уже видел. Свет голодный – это Настя с её целительной волшбой и вареньем, Яростная тьма – Ольга в моей чёрной кирасе. Рыцарь лампы – это я. Леди состраданья – наверное, опять конезица. Тут сам не понял. Блеск клыков ты только что видел. Гордость стали – проехавший паровоз, когда я представлял наш мир. Дыма и огня было много – особенно когда рванула та ручная мортира террористов. Радуга пера – это расписанные тобой кирасы. Про бездну и треснувший мир объяснять, думаю, не стоит.